Как ни странно, конь качнул головой и, ударивши копытом по водяной глади, вновь в бег сорвался. Теперь летел он по-над волнами, которые медленно наливались ночною чернотой. В воде отражались звезды и скособоченная луна.

И огонек костра там, впереди, сперва показался Ежи еще одной звездой. Но та разрослась, набралась теплого желтого цвета, да и запах дыма он учуял.

Стася стояла на берегу.

Не расхаживала нервически, не заламывала рук, но просто себе стояла, глядя в темноту. И сама она гляделась бледной, словно призрак.

Конь остановился.

— Спасибо, — Ежи не без сожаления спешился. Под ногами хлюпнула грязь, стало мокро и сыро, и под рукою тоже. Бледная грива обратилась брызгами.

А конь попятился.

— Пришел? — сказала Стася и всхлипнула.

Наверное, надо было что-то ответить, строгое, соответствующее моменту, но Ежи вдруг потерял слова. Только и сумел, что шагнуть на встречу, сгрести в охапку да так и замер. Стоял, не способный поверить, что жива.

Цела.

И…

И сердце её билось громко, едва ли не громче его собственного. А в груди кипели слезы. Их Ежи тоже слышал. Как и обиду. И усталость. И…

— Не отпущу, — сказал он зачем-то.

— И не надо, — Стася мазнула ладонью по носу и сама вцепилась в рукава, будто испугавшись, что Ежи, нарушив данное слово, возьмет да отпустит. — Ты… один?

— Не совсем, — вынужден был признать Ежи. — Там… свеи идут. С кораблем.

— С кораблем — это хорошо, — Стася тихонько вздохнула и все-таки отстранилась. Немного. А показалось вдруг, что пропасть пролегла.

— И этот твой… жених.

— Он не мой. Жених. И вообще… что это за манера, живого человека против воли замуж отдавать?

Теперь Ежи видел, что она улыбается.

И как улыбается.

И душа его пела от этой вот улыбки.

— Сложно все… но тут… в общем, я не одна… много кто… там, — она махнула куда-то в темноту, в которой дрожала звездочка костра. — Сидят. В стороне… и еще Лилечка. Хорошо, что вы нас спасли, а то холодно здесь как-то что ли. И есть хочется.

…позже, сидя на огромной бочке, на которую для тепла накинули толстенную шкуру — Стася старалась не думать, где водятся подобных размеров медведи, крепко надеясь, что жизнь позволит избежать встречи с ними — она жевала сухую лепешку, запивала холодным компотом и думала, что, наверное, стоит извиниться.

Перед Ежи.

И самозванным женихом, который определенно не собирался от жениховства этого отказываться. И перед свеями тоже. Хотя, если подумать, перед ними она точно не виновата. Лилечка сама ушла. Ну, то есть с теткою, которая, явно подозревая, что за это приключение её не похвалят, держалась поближе к Стасе.

Но на свеев поглядывала.

И время от времени тяжко вздыхала.

Лилечка вот, забравшись на вторую бочку — и для неё нашлась шкура, вряд ли меньше первой, все-таки медведи в здешних лесах водились матерые, плохой экологией не испорченные — мотала ногами и что-то рассказывала.

Свеи слушали.

Обступили и слушали.

Внимательно так. И было во всем этом что-то донельзя странное, ненормальное даже — матерые мужики, которые этих вот медведей, как Стася подозревала, самолично завалили, может, даже без оружия, и склонили головы перед хрупкой полупрозрачной девочкой.

— Шапочку ей подарить надо, — сказала Стася Бесу, что улегся на коленях, ибо колени хозяйские, как любому коту ведомо, всяко мягче медвежьих шкур будут.