|
Отряд Мак-Ларена удалился в сторону Орияка. Несколько стрел просвистело рядом с ними, никого, впрочем, не задев. Смех Мак-Ларена прогремел, как раскат грома: - Солдаты аббатства ничуть не лучше монахинь, надевших шлемы! Им бы перебирать четки да гоняться за девушками, а не натягивать тетиву! Рана Катрин не была серьезной. Узкое лезвие проникло в мякоть плеча не больше чем на дюйм. Кровь сочилась довольно обильно, но боль была терпимой. Плечо и рука отяжелели, однако на ветру она быстро пришла в себя. Когда Мак-Ларен решил, что они достаточно удалились, он приказал сделать привал. Пока его люди закусывали, Сара отвела Катрин в сторону и осмотрела рану. Ее ловкие руки быстро сделали повязку из разорванной рубашки, найденной в узле с вещами, и можжевеловой мази, приготовленной на бараньем жиру, которую дал один из шотландцев. Потом женщины поели хлеб с сыром, запили вином и стали ждать сигнала Мак-Ларена. Катрин чувствовала слабость. Ночной марш от Везака до Орияка и шок после сражения утомили ее. Клонило в сон, и ей с большим напряжением удавалось держать глаза раскрытыми. На этот раз она взобралась на круп лошади командира. Несмотря на гневные возражения Готье, Ян Мак-Ларен решил сам позаботиться о ней. - Твоя лошадь и без того устала под такой тяжестью, - заявил он сухо, - ее больше нельзя перегружать. - Госпожа не удержится сзади вас, - возмущался нормандец. - Разве вам не видно, что она засыпает от усталости? - Во-первых, я ее привяжу, во-вторых, здесь распоряжаюсь я. Готье пришлось подчиниться, но Катрин перехватила его сердитый взгляд, адресованный молодому шотландцу, не обращавшему на него никакого внимания. Мак-Ларен, вероятно, принадлежал к тем людям, которые, однажды выбрав дорогу, не дрогнут и не повернут назад ни при каких обстоятельствах. Привязав ее покрепче ремнем, он тронулся в путь во главе отряда. Шотландцы и четверо беглецов углубились в самое сердце гор. Прислонившись к спине Мак-Ларена, Катрин дремала, убаюкиваемая мерным покачиванием лошади. Их окружала тишина пустынной горной цепи с ее потухшими вулканами и лесными массивами, прорезанными глубокими скалистыми каньонами. Редкие селения, одинокие хижины пастухов, попадавшиеся на пути, наглухо скрывали от посторонних глаз жизнь их обитателей. Лишь тонкие серые струйки дыма, образовывавшие на снежном фоне причудливые арабески, выдавали присутствие людей. В маленьких хижинах из черного вулканического камня ютились крестьяне и их маленькие рыжие коровки с вьющейся шерстью, которые с приходом весны разбредутся яркими пятнами по густому зеленому ковру горных лугов... Катрин думала о красоте этого сурового края, покрытого снегами. Она погрузилась в блаженное состояние, несмотря на глухую боль в плече и жар во всем теле. Человек, к которому была привязана молодая женщина, передавал ей свое тепло. Его мощный торс стал преградой всепроникающему ветру. Катрин прислонилась к нему головой и закрыла глаза. Ей казалось, что между ней и этим незнакомым человеком образовалась связь, более прочная, чем скреплявший их ремень. Между тем никогда ранее она не обращала внимания на Мак-Ларена. Заключенная в скорлупу своего горя, отгороженная от всех траурной вуалью, она не видела людей, охранявших Карлат, и в первую очередь этих иностранцев, пришедших издалека. Все они были для нее на одно лицо, перед ней возникал только невидимый воочию лик... Странно, но лишь в этом необычном для нее наряде она вновь почувствовала себя женщиной. И, несмотря на свою неизлечимую, безнадежную любовь, не могла запретить себе любоваться свое образной красотой Мак-Ларена. Высокая худая фигуре этого человека поражала гибкостью, трепетной, словно клинок шпаги. |
