|
Толстый камергер побагровел от злости. - Грязная собака! Как он посмел проделать такое, когда она предназначалась мне! Он мне за это дорого заплатит! Катрин с замиранием сердца наблюдала за этой дрожащей, словно желе, массой. Но Ла Тремуйль принял ее удивление за страх. С неожиданной нежностью он аккуратно прикрыл шелковым одеялом истерзанное тело. - Не бойся, малышка! Я тебе не сделаю ничего плохого... Я не бесчувственная скотина и слишком ценю красоту, чтобы пользоваться ею по варварски. Ты принадлежишь мне, а он посмел бить тебя, всю изранил, тогда как тебе с утра надлежало быть у меня... "Вероятно, - подумала Катрин, - такое он не может простить: ведь Жиль осмелился испортить вещь, уже принадлежавшую ему. Его возмущение было бы не менее энергично, если бы побили его собаку, лошадь или испортили ювелирное украшение..." И она решила этим воспользоваться. - Сеньор, - запричитала она, - не могли бы вы прислать служанку, чтобы она занялась моим плечом. Мне так больно! - Я пошлю к тебе не только служанок, но и слуг. Они немедленно перенесут тебя ко мне, милая Чалан... Так тебя зовут? За тобой будут ухаживать, лечить; я подожду твоего полного выздоровления. - Да... но как же мессир де Рэ? Злая складка пролегла в уголках толстогубого, жирного рта. - Ты больше о нем не услышишь! Ко мне никто не смеет входить без моего разрешения, и он в том числе! Он хорошо знает, что, если ослушается, я немедленно отправлю его в Анжу, в родовое имение. Подожди, я сейчас вернусь. Он уже уходил, но, влекомый страстью, не в силах сдержать себя, ласково погладил Катрин поверх одеяла. - Скорее поправляйся, малышка! Ведь ты будешь ласкова со мной? Не так ли? - Я ваша покорная слуга, сеньор... - пробормотала Катрин, боявшаяся возбудить его чувства, - но сейчас мне так плохо, так плохо... Он с сожалением убрал руку, потрепав ее по щеке. - Ну, будь умницей! Поправляйся! Я жду от тебя море удовольствий! Он удалился так стремительно, что Катрин не успела и рта раскрыть. Дверь громко захлопнулась. Не желая больше ни о чем думать, молодая женщина закрыла глаза, ожидая прихода слуг. Мысль о том, что она идет к Ла Тремуйлю, не страшила ее. Ничто не могло быть хуже, чем присутствие Жиля де Рэ... И потом, разве не за этим она приехала сюда: попасть в логово своего врага? Через некоторое время к ней явились две старые служанки, страшные и морщинистые, напоминавшие цыганскую "фюри дай". Ее раны промыли, смазали мазью, перевязали. Все это сделали совершенно молча. Они удивительно походили друг на друга в своих черных платьях и скорее напоминали плакальщиц, но руки у них были ловкие и нежные. Когда все необходимое было сделано, Катрин почувствовала себя значительно лучше. Она поблагодарила, но старушки только молча поклонились и уселись в ногах кровати, где замерли в неподвижной позе, словно два старых сучка. Потом одна из них хлопнула в ладоши, и в комнату вошли Двое слуг с носилками, на которые старушки усадили Катрин, переодетую в чистую рубашку, белую далматику и прикрытую шерстяным одеялом. Кортеж двинулся по узкой лестнице на верхний этаж к двери, у которой ожидали слуги с факелами. Один из них наклонился, когда носилки поравнялись с ним, и Катрин чуть было не вскрикнула от удивления. В слуге, одетом в ливрею с голубыми орлами Ла Тремуйля, бородатом и длинноволосом, она признала Тристана Эрмита. Она даже не пыталась понять, как он здесь очутился. Ей стало спокойнее, она была не одна среди врагов. |
