Я их в этом не винил.

Парадный зал был освещен десятками бледно-голубых огоньков. Естественный свет проникал лишь сквозь редкие высокие окна.

Зал был невелик, приблизительно восемьдесят на пятьдесят футов. Почти без мебели. По обе стороны – ведущие наверх лестницы. Этажей здесь было много.

Самыми удивительными, необычными, странными оказались люди.

В зале их сгрудилось более сотни. Все они были очень-очень-очень… Ну, вы поняли.

Шин и вернувшийся в образ кота Анко рассадили их на полу и скамьях. Воскресители сразу бросались в глаза – это были мужчины, раненые и убитые. Трое, что пострадали меньше других, в ужасе таращились на нас.

Светлячок прошептала на теллекурре:

– Поняли, что пробил их час.

Похоже на цитату. Я решил не придавать этому значения. Куда удивительнее было то, что я понял сказанное ею.

Я насчитал девятерых мужчин, восемь из которых точно были воскресителями. Остальные – женщины. Много женщин, и все, кроме двух, – точные разновозрастные копии Озорного Дождя. Некоторые – старше Куро и Широ, некоторые – совсем младенцы. Несколько старших девушек были беременны. Возможно, не только они.

В отличие от Отряда, воскресители с ними не церемонились.

Я почувствовал, как моя жена впадает в ярость.

Их час пробил. Воистину.

Теперь понятно, почему охотницы так себя вели, когда мы впервые облетели крепость. Здесь живут сотни их сестер.

Я подозревал, что старших вернули сюда после того, как Отряд начал облаву на Тидэс Эльб.

На нас таращились сотни глаз.

Вокруг Озорного Дождя плясали тени, похожие не те, что отбрасывает пламя свечи. Звезды покрыли всю поверхность ее юкаты, каждую складочку. Татуировки напоминали змеиный клубок.

Все девочки смотрели разинув рот. Ошеломленные. Недоумевающие.

Но я не почувствовал в них ни малейшего страха.

Отличались только две девушки в облике Тидэс Эльбы. Одна – взрослая, другая – ровесница Куро и Широ. А может, и не ровесница. Различие было скорее эфемерным, чем конкретным. Между ними стоял сгорбленный старик, похожий на них, только смуглее и костлявее.

Если не считать дыхания и шарканья ног, в зале царила тишина. Ни у кого не находилось слов. Пауза тянулась и тянулась: каждый ждал, что будет дальше.

Человек-гриб уподобился статуе. Ему хотелось, чтобы его не замечали. Хотелось получше запечатлеть все в памяти, чтобы хватило времени записать, когда будут доступны бумага и чернила.

Вдруг старшая Тидэс Эльба переменилась. От угрюмого безразличия не осталось и следа; она выпрямилась и сосредоточилась, глядя на Озорной Дождь. Ее губы растянулись в широкой улыбке.

– Конеко! – вскрикнула она. – Ты вернулась! Ты наконец вернулась!

Она бросилась к нам.

Точнее, к Озорному Дождю.

Озорной Дождь спустилась с платформы на пол и крепко обняла старую, дряхлую девушку-подростка:

– Лаисса! Лаисса! Да, я вернулась! Спустя столько лет!

Они как будто принялись пританцовывать, не двигая при этом ногами.

Рыжеволосая девушка сказала:

– Котенок, Папа умер. Я так плакала. Вон тот мужчина – мой сын Бесценный Жемчуг. Плохие люди заставляли нас делать новых меня и тебя.

– Теперь все позади, Лаисса. Ты в безопасности. Никто тебя не обидит.

Они говорили на теллекурре, но я понимал каждое слово. Что со мной случилось? Почему? Вряд ли это навсегда. Я жалел, что не взял с собой пера и бумаги, ведь на моих глазах происходило то, чего моя жена не позволит запомнить, пусть ей и хотелось, чтобы я все это увидел.

Где-то, каким-то образом одна женщина использовала одного мужчину, чтобы обосновать то, во что ни он, ни она не верили до конца.