Изабель, приятельница Веры еще по парижской жизни, вышла замуж за чиновника Евросовета, они спешно приобрели этот дом в Брюсселе и умчались проводить свадебный отпуск в экзотические края. Вера же, всегда поражавшая Изабель своими художественными хитростями, была приглашена на должность дизайнера и в качестве подруги, получившей возможность отдохнуть и подработать.

Огромное окно «кабинета» с витражом в верхней овальной части рамы выходило во внутренний дворик, где поднимал великолепные свечи цветущий каштан. А в свечах, непривычно крупных и розовых, с раннего утра гудел и хлопотал пчелиный рой.

— Привет, ребята! — сказала Вера пчелам по-русски. — Пора по домам. Солнце садится, заблудитесь, трудяги.

Вдохнув сладкий аромат, она облокотилась на подоконник, оглядывая соседние дома и садики. Уютно, тихо, чистенько, как в деревне, а ведь совсем рядом центр. И совершенно не хочется думать, что в Москве ничего подобного ее не ждет. Прожив с супругом в Париже два года, Вера вернулась на родину одинокой. За это время она поняла, что более чужого человека, чем этот дипломатический чиновник, трудно было найти. Мелочный, с упоением пересчитывающий драгоценную валюту, он был способен затеять склоку по любому пустяку. Имел хронически уставшее выражение лица и совершенно не умел радоваться. В Москве она поселилась в квартире, опустевшей после смерти родителей. А вскоре с треском развелся многодетный брат, оставил бывшей семье жилплощадь и подселился к Вере. Совсем скоро Петр привел в дом другую, беременную, женщину. Вера обещала к сентябрю — к рождению ребенка — квартиру освободить. Ведь не затевать же жилищные свары, тем более что Петр и не сомневался, что уйдет сестра жить не куда-нибудь, а в хоромы «к своему Феликсу». Ох, ну разве ему объяснишь…

Ну зачем об этом вспоминать сейчас — в розовый майский вечер, когда впереди еще столько дней на раздумья и столько интересной работы, способной плотно загрузить мозги! И еще нечто будоражащее, как ожидание подарка…

Вера прошлась по комнате, хранившей запах недавнего ремонта. В углу громоздились старые вещи — ветхая рухлядь, она же — ценный антиквариат. Как посмотреть и как приласкать. Фортепиано, накрытое плюшевой скатертью с кистями, капризно изогнутая козетка в обрывках сине-золотого штофа, кресла и шкафчики ушедшей эпохи, ждущие возрождения. На голой побеленной стене остались следы Вериного рисунка, торопливо замазанного краской. У окна висело зеркало в потемневшей бронзовой раме и темными паутинками в глубине стекла. Зеркало — главный предмет обстановки в комнате молодой женщины. Только оно вправе наблюдать за ней и давать советы. У стены на газетах выстроились банки с красками и кистями, словно ожидающая команды бригада.

— Работать подано, маэстро! — сказала себе Вера, стараясь сосредоточиться над композицией будущего панно. Да вот она — композиция, — прямо тут, за окном! Вскипятив чайник, Вера села за стол возле приоткрытого окна и, предвкушая пиршество, распаковала коробку чипсов. Тонкие, золотистые, с тонким налетом сыра, они лежали ровной стопочкой, обещая запретное удовольствие. Дома жевать эту соблазнительную пакость нельзя, как и делать многое другое — приятное, но вредное. Здесь можно и даже нужно — здесь же не обязаловка перед кем-то и чем-то, а сплошной расслабон. И наговориться можно вволю, причем без всяких подружек, только и ждущих момента, чтобы загрузить тебя собственными проблемами.