— Да здесь везде тепло! — засмеялась Таня, вставая. — Только знаешь, Витя, запри сначала дверь. Там большой засов и защелка.

Опять она боялась! Что-то с самого начала беспокоило ее, тревожило, не позволяло безмятежно находиться в доме, просто болтать и ужинать… Таня снова настороженно оглянулась на окно, потом на дверь, словно к чему-то прислушиваясь.

— Как тихо! — сказала она. — Как в склепе!

— Ну что ты, Таня! Это же прекрасно — спокуха! Ты хочешь, чтобы вокруг нас гудели ополоумевшие машины, выли милицейские сирены и гомонила безумная толпа?

Виктор тщательно задвинув действительно очень большой, тяжелый и прочный засов, и повернулся к Тане.

— Теперь все в порядке? Или еще чего-то не хватает для твоего душевного спокойствия? Зато потом сочинишь шикарный сценарий о дачной житухе. И назовешь "Двое вышли из леса".

— Оригинально! — насмешливо пропела Таня. — У тебя явный дар к сочинительству, не отягощенному своеобразием. Но, в общем, Витя, ты впрямь обладаешь замечательной способностью претворять в жизнь самые нереальные планы и добиваться почти неосуществимого.

И она стала подниматься вверх по крутым ступенькам узенькой лестницы. Виктор догнал ее на середине, сделав несколько гигантских шагов, и первый распахнул дверь на второй этаж.

Перед ними была маленькая комната под треугольной крышей, все убранство которой составляли синие шторы на окне, диван у стены и низкий светлый резной столик, явно любовно сработанный руками Геннадия Михайловича. Таня бочком приблизилась к дивану и, вдруг пронзительно завизжав так, что Виктор даже вздрогнул от неожиданности, опрокинулась навзничь, перекувырнулась через голову и грациозно сделала "березку", вытянувшись по стенке.

— Здорово! — искренне восхитился Виктор и взлохматил свои волосы пятерней. — Тебя хоть узлом завязывай! А что вы еще умеете, мадам?

— Пожалуйста, мадемуазель, — поправила его Таня. — Она умеет многое. Узнаешь потом! — и подозвала его шепотом: — Пойди сюда, Витя, ближе, ближе… Сядь!

Он послушно, с большим удовольствием опустился рядом с ней. Танька молниеносно приняла позу лотоса — как это у нее так ловко получалось? — и сказала уже ставшую привычной и почти надоевшей фразочку:

— Витя, я боюсь!

Крашенинников с трудом удержался от вспышки.

— Ты снова за свое! Таня, ну, давай опять рассуждать! — взмолился он. — Окна забиты, дверь заперта, я исполняю роль цепного кобеля, к счастью, пока без цепи. Ты сильно капризничаешь! Прости, родная, но красивые женщины всегда несколько нервозны. Красота никому еще запросто не давалась. Давай лучше сядем с тобой рядком, приклеимся друг к другу, может, твои страхи окажутся напрасными и лишними. Честное слово, мне и так тяжело, а ты туда же со своей неврастенией!

— Да я не того теперь боюсь! — заявила Танька.

— Не того?! — завопил, потеряв последнее терпение, Виктор. — А чего же еще, родная?! Ты мне совсем заморочила голову!

— И нечего орать! — гордо вскинула подбородок Татьяна. — В конце концов, это ты меня заманил сюда гнусным обманом, и только я имею полное право кричать, но молчу! А ты бесишься! Дать тебе водички для успокоения? Валерьяночки, кажется, нет, но можно поискать на кухне.

Крашенинников выпрямился, сделал несколько глубоких медленных вдохов и постарался взять себя в руки.