К началу июля русские закрепились в Керчи, большая часть высадившихся здесь сухопутных сил неспешно потянулась к Феодосии. «Париж», «Энола» и «Миссури» патрулировали южное побережье Керченского полуострова, «Раджив» с «Вашингтоном» осторожно поползли по азовскому мелководью к северному берегу Ай-Манайского перешейка.

На июльском крымском солнцепеке не легче, чем в тропиках. Температура воздуха в тени до 40 градусов Цельсия, вот только тени нет нигде. Источников пресной воды мало, внутренние керченские озера соленые, в середине лета высыхают и превращаются в болота. Поэтому переход от Керченского залива до озера Ачи растянулся на трое суток и разбился на короткие отрезки от одного водопоя до следующего, где можно напоить восемь тысяч лошадей.

Косагов мучился на жаре, как и все его земляки. Уроженцы средней полосы, они впервые попали так далеко на юг. Если им сказать, что здесь, на берегу моря, когда-нибудь возникнет курортная зона, и московиты будут платить деньги за возможность отдохнуть пару недель, солдаты бы сочли шутника юродивым. Григорий с удивлением рассматривал невозмутимого пожилого генерала, воевавшего летом на юге Франции и в октябре в Египте, которого крымский зной не застал врасплох.

Лишь на ночных стоянках, распрягая коней и выставляя боевое охранение, россияне в одном исподнем забегали в черноморские волны, смывали грязь и усталость дневного перехода. Рейтары и драгуны держались порознь. Хотя последние были куда лучше вооружены, обучены и обладали боевым опытом по штурму Азова, дворяне считали себя белой костью и голубой кровью, для которых общение с простой солдатней возможно только сверху вниз. Особенно знатных задевало, что драгунские десятники были из простонародья, занимая в военной иерархии более высокое положение, чем рядовые конники дворянского полка.

На последней ночной стоянке Косагов подошел к фон Бокену. Полковника настораживала близость феодосийского гарнизона и возможность неожиданного нападения в любой момент.

– Яволь, завтра есть возможность атака кавалерии, – подтвердил немец, которого ничто не могло вывести из душевного равновесия. – Зэр гут.

Григорий помнил неожиданное заявление германца при Ромодановском о том, что многочисленный враг хорош в одном месте, чтобы его уничтожить. Он тогда принял заявление фон Бокена за браваду и желание поддеть трусливого боярина. Но, оказывается, генерал именно так рассуждал на практике.

– Фортеция Кефе имеет пятнадцать тысяч татар артиллерия, инфантерия унд кавалерия. Получает подкрепление от хана Герая десять тысяч кавалерия. У нас не есть достаточно зольдат блокировать. Могут сбежать. Ожидаю, кавалерия нападает раньше, получит капут, отступит в фортецию. Там мы их брать, пленные на корабли, хану ультиматум – отдать Керченский полуостров или капут всему Крыму.

Услышав, что фон Бокен равнодушно ожидает удара кавалерийской лавы, превосходящей русских по численности в два с половиной или три раза, да еще планирует сохранить войска в количестве, достаточном для захвата и удержания крепости, Косагов схватился за голову, затем вознес молитву Господу о том, как пережить завтрашний день.

Ночь, звездная и теплая, шуршание волн, лунная дорожка, силуэты фрегата, корветов и парусников в море, шаги часовых, громкое дыхание лошадей. Солдатам не спалось. Они впитывали эти зрительные образы и звуки, понимая, что некоторым из них следующий вечер уже не увидеть.

Нуреддин Кул-Болду из правящей династии Гераев, но от боковой ветви, не дающей возможность претендовать на престол, также долго не спал, рассматривая ночной пейзаж с крепостных стен Кефе. Он рассчитывал поднять свои акции мощной военной победой и попытать счастья, когда Селим Гирей в очередной раз задумает отречься от власти и удариться в религию.