– И веди себя прилично, – говорит она, когда я хлопаю дверцей. – Не забывай «пожалуйста» и «спасибо».

– «…вам», – бормочу я себе под нос.

Я иду по подъездной аллее, потом сворачиваю на тропинку, ведущую за дом. Лишь повернув за угол, слышу, как отъезжает мамина машина.

Разумеется, кажется, что никого нет дома. Я на это и рассчитывал.

Мне не задавали никакой лабораторной. У меня нет ни одного знакомого по имени Леон.

Для меня этот район новый. Многие профессора, преподающие в Вермонтском университете, живут именно здесь. Все дома здесь старые, с медными дощечками, на которых указан год постройки. По‑настоящему в старых домах клёво то, что в них паршивые замки. Их зачастую можно открыть, правильно всунув в щель кредитную карточку. У меня нет кредитки, но школьный пропуск ничем не хуже.

Я знаю, что никого нет дома, потому что на подъездной аллее снег, выпавший вчера ночью, лежит нетронутым, никаких следов, – мама не обратила на это внимания. На крыльце я оббиваю снег с кроссовок и вхожу в дом. В доме устоявшийся старческий запах – запах овсянки и нафталина. В прихожей стоит трость. Но что примечательно, тут же висит молодежная толстовка с капюшоном фирмы «Геп». Наверное, ее оставила внучка хозяев.

Как и в прошлый раз, сначала я иду в кухню.

И первое, что вижу, – бутылку красного вина на столике. Полупустую. Я откупориваю бутылку, делаю большой глоток и чуть не выплевываю это дерьмо прямо на столик. Как люди пьют вино, если оно такое кислое? Вытерев рот, я ищу в буфете что‑нибудь зажевать, чтобы забить вкус вина. Нахожу пачку печенья. Открываю и съедаю несколько штук. Потом проверяю содержимое холодильника и делаю себе на багете бутерброд с ветчиной «Блэк Форест» и сыром чеддер с шалфеем. В таком доме не водятся обычные бекон и сыр. Здесь слишком изысканно даже для простой доброй желтой горчицы – приходится намазывать горчицу шампань (что еще за «шампань»?). На секунду меня охватывает тревога, что горчица будет напоминать вино, но если в ней и был алкоголь, меня удалось провести: я его не почувствовал.

Оставляя за собой крошки, иду в гостиную. Я не снимал кроссовки, поэтому оставляю за собой и подтаявший снег. Разыгрываю из себя супермена. Вижу сквозь стены, слышу, как муха пролетает. Никто не может застать меня врасплох.

Гостиная отвечает расхожим представлениям о гостиных: диваны из скрипящей кожи, повсюду кипы газет и столько пыльных книг, что я, хоть пока и не астматик, вполне могу скоро им стать.

Здесь живут двое, мужчина и женщина. Делаю вывод по книгам по садоводству и крошечным бутылочкам, которые стоят в ряд на каминной полке. Неужели они сидят в этой комнате и разговаривают о своих детях? Наверное, уже много‑много лет. Могу поспорить, что один заканчивает предложение за другого:

«Помнишь, как Луис после Рождества нашел перед домом клочок войлока…»

«…и представил его в качестве доказательства того, что Санта Клаус существует?»

Сажусь на диван. Пульт от телевизора лежит на журнальном столике, я беру его. Кладу бутерброд рядом с собой на диван и включаю развлекательный центр – намного лучше, чем ожидаешь увидеть у дедушки с бабушкой. Здесь на полках – компакт‑диски со всеми направлениями в музыке, какие только можно представить. И самый современный телевизор с плоским экраном.

У старичков есть даже цифровой видеоплеер. Я жму на кнопки, пока не нахожу канал с видео, чтобы посмотреть, что они записали.

«Блошиный рынок».[6]

Выступление трех теноров – трансляция вермонтского общественного телевидения.

И почти все передачи канала «История».

Они также записали хоккей по спортивному каналу и фильм, который транслировали на прошлых выходных: «Миссия невыполнима‑3».