Через какое-то время (месяц,

Два или три, иногда полгода)

Мне в подоле она приносила

Несколько наших произведений.

Если же вдруг случались двойняшки

«Ты повторяешься», — улыбалась,

И, не найдя в близнецах различья,

Я обещал, что больше не буду.

Если я ей изменял с другими,

Счастья, понятно, не получалось.

Все выходило довольно грубо.

После того как (конец известен)

Снова меня посылали к Музе —

Ибо такая формулировка

Мне подходила более прочих,—

Я не слыхал ни слова упрека

От воротившейся милой гостьи.

Я полагаю, сама измена

Ей вообще была безразлична —

Лишь бы глагольные окончанья

Не рифмовались чаще, чем нужно.

Тут уж она всерьез обижалась

И говорила, что Н., пожалуй,

Кажется ей, не лишен потенций.

Однако все искупали ночи.

Утром, когда я дремал, уткнувшись

В клавиши бедной машинки, гостья,

Письменный стол приведя в порядок,

Прежде чем выпорхнуть, оставляла

Рядом записку: «Пока! Целую!»

Это звучало: пока целую —

Все, вероятно, не так печально.

Нынче она прилетает редко.

Прежде хохочущая девчонка —

Нынче тиха, холодна, покорна.

Прежде со мной игравшая в прятки —

Нынче она говорит мне «ладно»,

Как обреченному на закланье.

Тонкие пальцы ее, печально

Гладя измученный мой затылок,

Ведают что-то, чего не знаю.

Что она видит, устало глядя

Поверх моей головы повинной,

Ткнувшейся в складки ее туники?

Близкую смерть? Бесполезность жизни?

Или пейзаж былого Эдема?

Там, где когда-то пруд с лебедями,

Домик для уток, старик на лавке,

Вечер, сирень, горящие окна,—

Нынче пустое пространство мира.

Метафизические обломки

Сваленной в кучу утвари, рухлядь

Звуков, которым уже неважно,

Где тут согласный, где несогласный.

Строчки уже не стремятся к рифме.

Метры расшатаны, как заборы

Сада, распертого запустеньем.

Мысль продолжается за оградой

Усиком вьющегося растенья,

Но, не найдя никакой опоры,

Ставши из вьющегося — ползучим

Плющом, плутает бесплодной плетью.

Ветер гоняет клочки бумаги.

Мальчик насвистывает из Пруста,

Да вдалеке, на пыльном газоне,

Н., извиваясь и корчась в муке,

Тщится придумать новую позу.

1991 год

Футурологическое

Когда в огне переворота

Россия встанет на дыбы

И постучит в мои ворота

Костлявый перст моей судьбы,

Когда от ярости горильей,

От кирпича, от кумача

Друзей кухонных камарилья

Задаст, рыдая, стрекача,

«Мы говорили, говорили!» —

Нам, остающимся, крича;

Когда мы слезы с губ оближем

И напрощаемся сполна,

Когда осядет по Парижам

Уже четвертая волна —

Что мне останется, осколку?

Я, пребывая при своем,

Не эмигрирую, поскольку

Куда как тяжек на подъем:

Я не умею жить в Париже.

Разлука мне не по плечу.

Я стану тише, глаже, ниже,

Чтоб не продаться — замолчу.

В стране дозволенной свободы,

Переродившейся в вертеп,

Я буду делать переводы,

Чтоб зарабатывать на хлеб,

И, отлучен от всех изданий,

Стыдясь рыданий при жене,

Искать дежурных оправданий

Усевшимся на шею мне.

Я сам себя переломаю

И, слыша хруст своих хрящей,

Внушу себе, что принимаю,

Что понимаю ход вещей,

Найду предлоги для расплаты,

Верша привычный самосуд…

Мы вечно были виноваты —

За это нам и воздадут.