Долгоруков. Я совершенно разделяю ваше мнение, господин  Кукольник,  но

мне, представьте,  приходилось  слышать  утверждение,  что  первым  является

Пушкин.

     Кукольник. Светские химеры!

         Агафон появляется с томиком, влезает на стремянку у шкафа.

     Салтыков. Вы говорите, Пушкин первый? Агафон, задержись там!

                       Агафон остается на стремянке.

     Кукольник. Он давно уже ничего не пишет.

     Долгоруков. Прошу прощения, как же так - не пишет? Вот недавно мне дали

списочек с его последнего стихотворения. К сожалению, не полное.

    Богомазов, Бенедиктов, Кукольник рассматривают листок. Преображенцы

                                 выпивают.

     Кукольник. Боже мой, боже мой, и это пишет  русский!  Преображенцы,  не

подходите к этому листу.

     Богомазов.  Ай-яй-яй!  (Долгорукову.)  Дозвольте  мне  списать.  Люблю,

грешник, тайную литературу.

     Долгоруков. Пожалуйста.

     Богомазов (усаживаясь к столу). Только, князь, никому! Тсс... (Пишет.)

     Кукольник. Ежели сия поэзия  пользуется  признанием  современников,  то

послушайся, Владимир, не пиши на русском языке! Тебя не поймут! Уйди  в  тот

мир, где до сих пор звучат  терцины  божественного  Алигьери!  Протяни  руку

великому  Франческо!  Его  канцоны  вдохновят  тебя!   Пиши   по-итальянски,

Владимир.

     Салтыкова (выходя из  гостиной).  Все  спорите,  господа!  (Скрывается,

пройдя столовую.)

     Богомазов. Браво, браво, Нестор Васильевич!

     Бенедиктов. Из чего ты так кипятишься, Нестор?

     Кукольник. Потому что душа моя не принимает несправедливости! У Пушкина

было дарованье, это бесспорно. Неглубокое, поверхностное, но было дарованье.

Но он растратил, разменял его! Он угасил свой,  малый  светильник!  Он  стал

бесплоден, как смоковница! И ничего не сочинит, кроме  сих  позорных  строк.

Единственно, что он сохранил, - это самонадеянность! И какой надменный  тон!

Какая резкость в суждениях! Мне жаль его!

     Богомазов, Браво, браво! Трибун!

     Кукольник. Я пью здоровье первого поэта отечества - Бенедиктова.

     Воронцова (на пороге  библиотеки).  Все,  что  вы  говорили,  неправда.

(Пауза.) Ах, как жаль, что лишь немногим дано понимать  превосходство  перед

собой необыкновенных людей... Как чудесно  в  Пушкине  соединяется  гений  и

просвещение! Но, увы, у него много завистников и врагов! И вы простите меня,

но мне кажется, я слышала, как именно черная зависть говорила сейчас  устами

человека.  И,  право,  Бенедиктов  -  очень   плохой   поэт.