|
Он выдержал подготовку УСО, выжил на заданиях, выжил на допросе в гестапо. Пережил избиения, страх, ужасы подполья; видел, что творят друг с другом люди-братья, но пережил и это. Наверно, это самое трудное — пережить катастрофу человечества, не отступить, выдержать. Удары что, это только удары: больно немного или много, а потом боль проходит. Так же и со смертью — это лишь смерть. Но жить Человеком среди людей — это ежедневное испытание. То мощное чувство счастья, какое испытывал сегодня Толстяк, было гордостью.
— Мы ведь хорошие люди, а, Попик? — крикнул гигант. — Да. “Мы — люди”, — пробормотал кюре и грустно улыбнулся другу. Как Толстяк после всего, что совершил, мог сомневаться в том, какой он? Клод сел на скамейку и стал смотреть, как гигант кидается камушками в чаек. Вдруг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо, и он резко обернулся: за его спиной стоял красивый мужчина в темной форме. Кей. — Черт возьми! — вырвалось у Клода. — Ты теперь чертыхаешься? — улыбнулся Кей. — Что ж, война пошла тебе на пользу. Клод вскочил, и мужчины крепко обнялись. — Но что ты тут делаешь? Да еще в форме! Класс какой! Кей указал пальцем на террасу, где сидели за столом какие-то солдаты. — Я тут с парнями из союзнических групп, мы сошли с небес, чтобы дать под зад последним немцам. Нас сюда десантировали прямо перед высадкой… Закончить фразу Кей не успел. Огромная масса обрушилась на него, как пушечное ядро, и с невероятной любовью сжала в объятиях. — Кей! Кей! — Толстяк! Толстяк, крепко держа друга за плечи, оглядел его. — Ишь ты, Кики, в форме! Каков красавчик! — Спасибо, Толстяк. Если тоже хочешь форму, у нас их полно. Представь, мы в УСО со своими контейнерами на парашютах по сравнению кое с кем жалкие слабаки: САС сбрасывают даже автомобили. Вот так, приятель! — Авто! Нет, ты слышал, Попик? Авто! Они хохотали, очумев от радости, а потом долго шли вдоль мола, утопая в бесконечном потоке слов. Кто с февраля бывал в Лондоне? Никто. А Лора? А ребенок? Они ничего не знали. Им хотелось скорее вернуться, скорее снова увидеть всех, по кому скучали, они задавали друг другу давно мучившие их вопросы. Они провели вместе вечер и решили не расставаться и на ночь. Кей оставил своих товарищей и пошел с Толстяком и Клодом в маки. Там было прекрасно: вокруг никого, теплые летние сумерки напоены ароматом сосен, в тишине слышалось лишь стрекотание цикад и кузнечиков. — Неплохо тут у вас, — сказал Кей. — Это наш райский уголок! — заявил Толстяк, гордый произведенным на Кея впечатлением. Клод показал Кею, где разместились партизаны, представил ему Трентье. Теперь Юг был свободен, многие бойцы разошлись по домам, но верный Трентье со своими людьми продолжал патрулировать окрестности: наблюдал за населением и охотился за вероятными коллаборационистами. Когда они проходили мимо ручья, Толстяк запустил руки в воду и вытащил железную бутыль. — Хочешь моей водички, Кики? Холодная, весь день в ручье. Лучшая вода во Франции. Кей церемонно отпил несколько глотков редкой воды. Потом они разожгли костер, шумели, возились, а в сумерках весело поели консервов из котелков. И говорили, говорили без устали. Клод раздобыл немного спиртного. Они выпили за свободу Франции, за свое возвращение в Лондон, за скорое, как они надеялись, окончание войны, за начало новой жизни. Позже Толстяк уснул у костра, сопя от удовольствия: теперь здесь был Кей, и он чувствовал себя в полной безопасности. Сегодня ему точно не будут сниться кошмары. Клод накрыл его одеялом. — И что с ним теперь делать? — прошептал он. |
