— Не осмелятся; однако у этих птиц есть очень дурная привычка: когда их потревожат, они изрыгают съеденное прямо на охотников. Уверяю тебя, что их блевотина пахнет совсем не духами.

— У, грязные свиньи!.. Стрельну-ка я по ним издали.

Однако и на этот раз дон Баррехо зря потратил заряд, потому что грифы, заметив охотников, предпочли взлететь и скрыться в лесных зарослях.

Уверенные в том, что найдут какое-нибудь мертвое или умирающее животное (потому что жестокие и жадные грифы набрасываются даже на живых животных, которые не могут защищаться), двое авантюристов кинулись вперед и очень скоро заметили возле корней огромной пальмы распростертое тело, формой напоминающее кабана, и также покрытое щетиной, только боле толстой.

— Тапир! — закричал Де Гюсак. — Сколько я их убил, когда жил среди индейцев!..

— Странный зверь: живет в одиночестве, в лесных чащах; вместо носа у него — своеобразный хобот, которым он пользуется, чтобы выкапывать корни.

— Давно ли он погиб?

— Я не чувствую никакого неприятного запаха. Попробую пощупать его мясо. Кожа-то у него еще не обмякла.

Дон Баррехо погрузил руки в тело животного и упал ничком под хруст костей. И в то самое время, как тело подавалось, словно оно было пустым внутри, три или четыре странных существа выскочили наружу и попытались удрать.

— Хватай!.. Хватай!.. — закричал бывший трактирщик из Сеговии.

Быстро вскочивший на ноги дон Баррехо устремился с поднятой аркебузой за четырьмя мелкими зверьками величиной с кролика, у которых вместо шерсти виднелись какие-то гибкие чешуйки желтоватого цвета, казалось, накладывавшиеся одна на другую.

Грозный гасконец уже готовился перебить их прикладом аркебузы, как вдруг зверюшки остановились, перевернулись и превратились в четыре костистых шарика.

— Эгей, зверюшки!.. — закричал он. — В какую игру вы со мной играете?

Он попытался ударить животных и быстро убедился, что это ни к чему не приведет. Чешуйки оказывали такое сопротивление, что приходилось опасаться за целость приклада.

— Эй, Де Гюсак, — крикнул дон Баррехо. — Не хватит ли? Эти чудища не хотят раскрываться.

Бывший трактирщик хохотал до упаду, но с места не сдвинулся.

— Плут!.. Ты смеешься над моими стараниями?

— Оставь их, дон Баррехо. У тату, мой милый, костные пластинки выдержат даже пулю.

— И ты хочешь их отпустить?

— Ни в коем случае, потому что они так же вкусны, как сухопутные черепахи.

— Тату!..

— Называй их лучше броненосцами, если тебе понравится.

— Теперь я вспомнил. Несколько таких зверьков я видел в Панаме. А как мы их унесем?

— Прямо в руках, а потом бросим в костер — пусть жарятся на собственном жире.

— Но я бы хотел все-таки узнать у тебя, потому как ты мне кажешься более образованным, что эти зверки делали рядом с тапиром?

— Видишь ли, тату питаются падалью, как и грифы, как и кондоры. Когда они находят мертвое животное, то забираются внутрь трупа и мало-помалу его пожирают, оставляя только шкуру да кости.

— Стало быть, у того длинноносого животного и мяса-то не осталось?

— Ни кусочка, — подтвердил Де Гюсак.

Дон Баррехо пригладил усы и посмотрел на бывшего трактирщика, не спускавшего глаз с четырех броненосцев.

— Ну и что ты в конце концов хочешь на ужин?

— И кто бы отказался от четырех тату, зажаренных на собственном жире?

— Но они же питаются тухлым мясом. Значит, у них отвратительный вкус.

— Попробую доказать тебе обратное.