Значит, у них отвратительный вкус.
— Попробую доказать тебе обратное.
— С твоим варевом мы кончим тем, что будем есть змей, — сказал дон Баррехо.
— О!.. Сколько змей я скормил касику и ни разу не слышал от него жалоб.
— Tonnerre!.. Это какой же желудок был у этого индейца? Он глотал гремучих змей, словно макароны.
— Но без головы. Хватай тату, прежде чем они раскроют свои пластины, и пойдем в лагерь. Мендоса уже, наверно, беспокоится.
Они забрали четырех тату, упрямо державшихся на одном месте, и пустились в обратный путь, внимательно наблюдая за метками, которые они делали на стволах деревьев, и оставляя их с правой стороны. Так они легко отыскали костер, зажженный баском, а сам Мендоса поднял ружье и в кого-то целился.
— Стреляешь в попугаев? — пошутил дон Баррехо.
— Тот, кто рыкнул мне прямо в лицо, когда я нагнулся, чтобы набрать сухих веток, был таким попугаищем, который может испугать даже гасконца.
— Ты должен был убить его, ощипать и испечь на углях. Какой бы это был сюрприз для проголодавшихся товарищей!..
— Поди-ка поймай его за хвост.
— Попробуем, — сказал Де Гюсак. — Какого он роста?
— Да с мастифа.
— А какой масти?
— Рыжей.
— Понял. Речь идет об американском льве. Ну, это так говорят: с африканскими львами он не имеет ничего общего; ни ростом, ни силой, ни гривой он с африканцами не сравнится.
— Он опасен? — спросил грозный гасконец, в котором жил дух воина.
— Хотя масса у него невелика, но порой он может напасть даже на человека, да с такой отвагой, какой не встретишь у ягуара.
— Он ушел?
— Он услышал, что вы идете, и исчез в лесу, — ответил Мендоса.
— Доброго пути, — сказал дон Баррехо. — Если он попробует нарушить наш ужин, то получит свое, клянусь крепостной пушкой!.. А теперь, старший повар индейцев-людоедов, займись-ка этими животинками, которые так не хотят раскрывать свои чешуи.
— Будет исполнено, — ответил бывший трактирщик, бросая в пламя четверых тату. — Они прекрасно сварятся в своей скорлупе и при этом не потеряют много жира. Если бы ты побыл хоть месяц под моим началом, тоже бы выбился в старшие повара.
— Да, по части приготовления обезьян и стервятников, — не смутился грозный гасконец. — Я, кстати, хотел бы поучиться этому ремеслу.
— А пока понюхай изысканный запах, который исходит от этих пожирателей мертвечины.
— Слышу только, как подгорают кости.
— Подожди еще чуть-чуть, торопыга.
Де Гюсак собрался палкой переворачивать тату, когда Мендоса сказал:
— Есть еще одна персона, рассчитывающая на свою долю.
— Кто? — спросил дон Баррехо.
— Животное, которое совсем недавно меня посетило.
— Где же этот незваный гость?
— Посмотри вон туда: он расположился на ветке. Запах жареных броненосцев заставил его вернуться.
— Наши пули успокоят его голод, — решительно сказал грозный гасконец. — Сеньор лакомка, не бойтесь, подходите, если хотите; мы готовы познакомиться.
Кугуар, великолепное животное, размером побольше обычного, притаился на ветке орехового дерева, свесив хвост. На предложение гасконца он разинул пасть, показав свои превосходные зубы, но не сдвинулся с места.
— Он что, оглох? — поинтересовался Де Гюсак.
— На одно ухо — это точно, — ответил дон Баррехо. |