Авантюристы, однако, не возражали против скорой ходьбы и беспокойно посматривали то налево, то направо, словно боялись неожиданной атаки индейцев тасарио или нападения хищных животных.

— Тише, тише, — повторял индеец, — не шумите, если вам дорога жизнь.

— Где это краснокожее животное видит опасности? — бормотал еле слышно дон Баррехо. — Здесь не слышно даже москитов, а он полагает, что тут собрались все хищные звери Центральной Америки.

Однако Мендоса и Де Гюсак, лучше знавшие индейцев, не выражали недовольства и старались как можно меньше шуметь. Если привыкший к местным лесам человек так ведет себя, считали они, значит, у него должны быть на это свои причины.

Прошел еще час; индеец остановился под густой симарубой, деревом гигантских размеров, цветы которого очень любят черепахи. Достаточно копнуть землю возле корней дерева, и почти всегда наткнешься на черепашку.

— Дай-ка мне на минутку твою наваху, — обратился индеец к дону Баррехо.

— Кого ты хочешь выпотрошить? — спросил гасконец.

— Пока что никого. Мне надо сделать флейту.

— Хочешь устроить нам концерт?

Индеец посмотрел на него с недоумением, потом, тряхнув густыми и длинными волосами с вплетенными в них тончайшими лианами, он сказал:

— Тасарио идут.

— Ты говорил это уже с полдюжины раз, а мы пока не слышали свиста стрел.

— Я их слышу.

— Tonnerre!.. Я тоже не глухой, но слышу только шелест листьев.

— Лезьте на это дерево, белые люди, — повелительно произнес индеец. — Вокруг вас витает смерть.

— Ты понял, Мендоса? — спросил дон Баррехо.

— Надо выполнять приказ. Этот краснокожий лучше знает, почему нужно взбираться на дерево.

— Но я пока абсолютно ничего не понимаю. Что же! Попробуем, раз уж мышцы наши в отличном состоянии.

И пока трое авантюристов взбирались по лианам, свисавшим с огромных ветвей, индеец одним ударом навахи перерубил бамбук средней толщины, а затем, в свою очередь, полез на симарубу, выказывая определенный страх.

— Ого!.. — сказал неисправимый шутник. — Со мной он говорил с совершенно спокойным лицом, а тебе он словно посылает сигнал тревоги!.. Как, однако, любопытны эти индейцы!..

— Это будет получше твоей огненной трубки, — ответил дикарь, продолжая свою работу. — Скоро ты сам увидишь.

— Ладно! Подождем, — сказал грозный гасконец.

Когда изготовление маленького музыкального инструмента закончилось, индеец приставил его к губам и взял несколько нот. Мгновение спустя в зарослях, под кучей сухих листьев среди огромных корней дерева, послышался будто бы звон бубенцов.

— Гром и молния!.. — вскрикнул дон Баррехо. — Да это же гремучие змеи.

— Долина полна ими, — объяснил индеец. — И эти опасные бестии остановят тасарио. Надо всего лишь вывести их из летаргии и привести в движение.

— Хорошо, если нам удастся пройти по этому каньону. Не так ли, Де Гюсак?

— Благодари этого молодца. Все мы ему обязаны жизнью, — ответил бывший трактирщик из Сеговии.

— Я снимаю перед ним свою шляпу.

— А я так даже куртку, — добавил Мендоса.

— Такое приветствие индейцу понравится больше моего.

— Клянусь всеми бурями Бискайского залива!.. Неужели, отправившись из Панамы, ты взял с собой язык твоей жены? Ты постоянно болтаешь, словно стая обезьян.

— Видимо, она мне его одолжила без моего ведома, — рассмеялся грозный гасконец.