– Что же делать? – отчаянно спросила Наташа. – Я же не могу тут умереть!

– Почему? – удивился Шустров. – Все могут, а ты не можешь?

Она хотела ему рассказать о том, что ей всего шестнадцать, что ей остался лишь год школы, что ее ждет нечто прекрасное впереди, что у нее есть парень, что у нее есть подруги... Это оказалось так много, что она не сумела даже начать описывать неописуемую по своим масштабам причину не умирать.

– У меня был один знакомый, – сказал Шустров. – С ним тоже случилась такая история. Единственное, что я мог для него сделать, – это чтобы он меньше страдал... Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – сказал кто‑то в ответ. И этот «кто‑то» не был Наташей Селивановой.

3

Директор выпрямился и сделал шаг назад.

– Вот теперь совсем всё, – сказал он, глядя на могилу.

– С кем это вы разговариваете? – поинтересовался Бондарев. – Там ведь всего лишь немного пепла. И еще часы. Все, что осталось от Воробья.

– Это я сам с собой разговариваю, – обернулся Директор. – И сам себе говорю, что за Воробья мы сквитались. Акмаль свое получил. Этот долг оплачен.

– Уже три месяца как оплачен, – уточнил Бондарев и поежился: после своих азиатских похождений он никак не мог привыкнуть к московской погоде. Ему было холодно, но этот дискомфорт уравновешивался иным московским достоинством – здешнее неяркое солнце совсем не походило на багрового кровожадного монстра, который висел над ним в степи. Здесь, в Москве, были другие боги, и им приносили иные жертвы.

– Вы мне ничего не хотите сказать? – поинтересовался Бондарев. – Прояснить кое‑какие вопросы...

– Например? – неохотно отозвался Директор, отходя от могилы Воробья.

– Какого хрена я мотался один по этим степям?! Никакой поддержки... И еще я так понимаю, в Конторе никто не в курсе этой истории. Там думают, что я все это время охранял своего любимого президента.

– Я же тебе сразу сказал, что этим подвигом ты не сможешь хвастаться...

– Это не подвиг, это... – Бондарев на миг замолчал, пытаясь найти подходящее слово. – Это хренотень какая‑то. Почему меня выдернули с моей хлебной должности и отправили в какую‑то глушь? Почему я там оказался один, поддержки от наших не получил, а под конец вообще стало невозможно с кем‑то связаться? Почему этот парень не нужен был живым? Не то чтобы у меня было полно возможностей взять его живым...

– Вот именно, – сказал Директор. – Ты же практически завалил все дело.

– Разве?

4

Шустров стремительно отреагировал, крутанувшись на месте с одновременным сгибанием коленей и наклоном головы. Ствол «ремингтона» метнулся на голос.

И все‑таки Бондарев выстрелил первым. Пуля раздробила Шустрову колено, он неловко повалился на песок и подставил правое плечо под вторую пулю. «Ремингтон» выпал из его руки. Шустров поднял глаза и увидел, что ствол пистолета смотрит ему в грудь.

– Ладно, – сказал Шустров, прижимая здоровой рукой к животу синюю сумку.

– Ты перепутал, – сказал Бондарев. – То, что ты держишь, – не пуленепробиваемый жилет.

– Кто знает... – многозначительно ответил Михаил, оценивающе взглянув на своего противника – высокого худощавого мужчину, чья рубашка на левом плече потемнела от крови. Зато пистолет в правой руке не дрожал.