– У него явно не было денег. Вчера он тоже был не в духе... Но он торопился, потому что приехала его девчонка. Вчера она вернулась. Он побазарил со мной и пошел к подруге. И через три часа приходит с такой рожей, будто он сын Рокфеллера. И вытаскивает из кармана кучу баксов. Словно они там всегда лежали. И уходит. А девчонка ждала на улице.
– Ты хочешь сказать, что он от бабы своей получил деньги? – сделал вывод Слепой. – Так?
– Выходит, что так, – медленно проговорил Приколист. Он пытался вспомнить все, что Алик говорил ему о своей подруге, но в памяти всплыло только одно – имя.
– Наташа, – произнес Приколист. – Так ее зовут.
– Да хоть Памела Андерсон, – отозвался Лысый. – Если надо, мы и ее разговорим. Бабу даже проще разговорить. Быстрее. Однажды потрошили такого буржуя у него на дому... Пытали, где побрякушки спрятаны. Он, сука, молчит, хотя уже кровищей обливается. Я пошел, взял его бабу за горло. Думал, сейчас пригрожу, что мы ей групповой секс устроим. Даже до этого не дошло. «Не мните мое платье! – кричит. – Это от Юдашкина, бешеных денег стоит! Все скажу, только платье не портите!»
– И сказала? – поинтересовался Слепой.
– Ясное дело.
– Вот сучка, – неодобрительно покачал головой Брежнев. – Как из‑за таких блядей мужики страдают! Так мы идем базарить с этими твоими друзьями, Женёк?
– Давайте с утра, – предложил Приколист.
– Как скажешь, – не стал возражать Брежнев. – Ты только не забудь – дележка на четверых.
Приколист обещал не забыть, и в результате, на следующее утро, едва Алик около девяти часов вышел из дома и прошел метров двадцать по улице, как получил могучий тычок кулаком Лысого в основание позвоночника. В следующую секунду его шея оказалась зажатой под мышкой того же Лысого, и в таком положении Алика втащили в машину, которая тут же рванула с места.
В салоне «Дэу» было тесновато – все‑таки пять человек, трое из которых – Лысый, Брежнев и Слепой – отличались крупными габаритами. Алик попытался что‑то выкрикнуть, но Брежнев отвесил ему легкую затрещину, и Алик потерял сознание.
14
Поднявшись со своего неудобного ложа вскоре после рассвета, Бондарев потянулся, размял шею, руки и поясницу, сделал несколько отжиманий от пола, встал на руки и после этого почувствовал себя окончательно проснувшимся. Он позвонил дежурному, и тот заверил московского гостя, что за ночь ничего существенного не произошло.
– Что ж, пусть будет так, – сказал Бондарев и повесил трубку. Он подозревал, что воцарившееся затишье – лишь прелюдия к новым кровавым событиям, связанным с Шустровым и синей спортивной сумкой.
Но пока ничего не происходило, и он хотел использовать свободное время с пользой. Бондарев умылся, надел кроссовки, накинул рубашку и подошел к окну. Раздвинув занавески и впустив в кабинет утреннее солнце, он поморщился – опять эта душегубка...
Солнце слепило, и потому Бондарев не сразу заметил фигуру, медленно бредущую через площадь к зданию ГУВД.
Бондарев уже успел привыкнуть к неспешному ритму разморенных жарой маленьких городишек типа Степного или Новоудельска, но эта фигура передвигалась уж слишком медленно даже по местным стандартам. И что‑то в ней было не так.
Бондарев пристально всмотрелся. Увиденное заставило его вздрогнуть. Он схватил со стола кобуру и помчался вниз.
– Дежурный! – закричал он еще на лестнице. – Дежурный!
– Что случилось? – поднялся из‑за конторки лейтенант.
– За мной! Быстро!
Лейтенант пожал плечами, но последовал за Бондаревым. |