На последних словах Музыкант, не меняя общего положения тела, опустил «ремингтон» и выстрелил в голову телохранителю мэровских детей.

Майор еще никогда не видел такого. В голову мужчины будто бы попал снаряд. Голова была – и ее не стало. Кровавые ошметки разлетелись по асфальту.

– Вот, – сказал Малыш, показывая назад, словно у него на затылке были глаза. – Вот вам последнее предупреждение. Это не шутки. Я убил много мужчин за свою жизнь. Я убил несколько женщин. И если понадобится, я убью этих детей.

Дочь мэра в голос зарыдала.

– Так что, – Малыш обвел всех взглядом, – не надо больше путаниц. Сумку!

Майор осторожно шагнул вперед.

– Стоп! – рявкнул Малыш.

Майор остановился. Сердце снова защемило.

– Не ты. Та девчонка. – Малыш ткнул стволом в сторону Наташи. – Пусть она поднесет сумку.

Майор отступил назад и посмотрел назад. Девушка что‑то говорила, очевидно, возражала, пыталась даже сопротивляться, но ее вытолкнули к майору.

Он протянул ей сумку и сказал:

– На, неси.

Девушка покачала головой.

– Я больше к ней не притронусь. Я больше не...

Майор схватил ее за руку и надел сумку Наташе на плечо. Потом подтолкнул ее вперед.

– Иди, – сказал он. – Иди, потому что так надо.

– Я не нарочно взяла тогда сумку, – пробормотала девушка. – Так случилось, и я...

– Раз взяла, неси до конца.

Майор отошел еще на два шага назад. Наташа посмотрела перед собой и увидела маленького круглолицего казаха, того, из поезда. В руках у него был автомат. За ним на асфальте сидели двое детей, мальчик и девочка, почему‑то прикованные к канистре.

Наташа посмотрела в глаза этим детям и поняла, что майор прав.

Раз взявшись – иди до конца.

Она глубоко вздохнула и сделала первый шаг. Ремень сумки резал плечо. Поклажа казалась ей непомерно тяжелой – куда тяжелее, чем в ту ночь, когда она бежала прочь от поезда, пробираясь темными улочками к гаражу Алика.

В конце концов она преодолела это бесконечное расстояние между нею и маленьким казахом. Поставила перед ним сумку.

– Открой, – скомандовал Малыш. Она повиновалась. Наклонилась и раскрыла сумку. Взяла одну пачку денег и продемонстрировала ее казаху.

– Хорошо, – сказал тот. – Закрывай.

Наташа закрыла замок и выпрямилась. Теперь она увидела, что и Малыш тоже волнуется. Он ожесточенно жевал свои полные губы, словно это должно было помочь ему в его размышлениях.

Потом он сказал:

– Возьми сумку.

Наташа снова взялась за свое проклятие – синюю спортивную сумку, из‑за которой на ее глазах уже погибли несколько человек. Она не знала, сколько смертей было до этого, она не знала, сколько их еще будет.

– А теперь я буду отходить к машине, – сказал Малыш. – А ты иди за мной. Медленно. Я делаю шаг, и ты делаешь шаг. Вплотную ко мне. Поняла?

Наташа кивнула.

– Пошли, – скомандовал он, и они двинулись этакой парой экстравагантных танцоров, один из которых привык танцевать с оружием, а другая – с багажом. Двигались они так синхронно, будто долгими часами отрабатывали этот танец.

– Мы уходим, – крикнул Малыш. – Все в порядке. Просто не хочу больше фокусов...

Шагов через двадцать, когда они поравнялись с детьми, Малыш скомандовал «Стоп» и протянул Наташе нож.

– Перережь веревки, – сказал он, не отрывая глаз от людей, стоявших у машин.