– Расслабься, болван! – прикрикнул Слепой. – Сейчас я все улажу, – и он поднялся на ноги, держа в руке пачку долларов.

Синяя майка с надписью «Монтана» была именно на нем. Ахмедов выстрелил, потом еще и еще, чтобы уж наверняка.

Слепой уронил деньги и повалился на землю.

– Суки! – Брежнев вскочил, поднял «борз» и нажал курок, не отпуская его до тех пор, пока магазин не опустел. Ахмедов испуганно присел и выпустил остаток обоймы, почти не целясь. Его напарник стрелял, как в тире, задерживая дыхание перед каждым выстрелом и тратя по две пули на каждую очередную цель.

А целиться ему было легко, потому что все трое – Брежнев, Лысый и Приколист – находились рядом и еще не успели разбежаться.

Потом пуля из «борза», одна из последних, ударила ахмедовскому напарнику в голень. Он вскрикнул и неловко сел, удивленно глядя на свою левую ногу, которая вдруг перестала его слушаться.

Брежнев единственный из всех остался на ногах. Он посмотрел на тело Слепого, из‑под которого уже натекла целая лужа крови. На Приколиста, который смотрел в небо мутными глазами. На Лысого, который лежал на земле, зажав простреленное плечо и истошно крича: «Не стреляйте! Не стреляйте! Я сдаюсь!»

Он перевел взгляд на замолкший «борз» в своей руке, и в следующую секунду ахмедовский напарник собрался с силами и нажал на курок, отправив две пули Брежневу в живот.

«Борз» выпал из ослабевших пальцев, и сам Брежнев подпиленным деревом повалился на сумку с деньгами, которую он так яростно защищал.

В наступившей относительной тишине ахмедовский напарник крикнул, перекрывая стоны Лысого:

– Товарищ старшина! Кто из них был этот... преступник! Кого мы преследовали?! Я не знал, в кого стрелять! Я стрелял во всех подряд! Вы же сказали – без предупреждения.

Он почти плакал, и старшина, поднимаясь с земли и удивляясь, как это его не зацепили в этом побоище, сказал:

– Ты лучше это... Ты лучше заткнись. Пока. Чего уж тут орать. Поздно орать‑то.

Старшина побрел вверх по склону, вызвать «Скорую помощь» и подмогу. Его сопровождали причитания напарника:

– Господи, да зачем же меня в милиционеры‑то понесло... Откуда я знал, что надо будет стрелять! По людям!

– А ты что думал – по кошкам? – презрительно бросил, не оборачиваясь, Ахмедов.

Они совсем забыли про пару, что сидела у дерева, чуть в стороне от ямы. Наташа обхватила голову руками и закрыла глаза. Так она сидела все время, пока длилась перестрелка. И она долго не могла поверить в то, что выстрелы стихли. Она думала, что оглохла и потому ничего не слышит.

Она убрала ладони от ушей и открыла глаза. Вокруг были деревья. Светило солнце. Где‑то шумели машины. Незнакомый голос сзади жаловался на жизнь. Алик сидел рядом. Чуть впереди, на сумке и рядом с ней, лежали четыре человека. Из них только один подавал признаки жизни.

И Наташа снова закрыла глаза.

24

– Очень жарко, – сказал Малыш, держа палец на спусковом крючке автомата. – Что там у вас в сумке? Бомба?

– Это ваша сумка, – заметил майор. – Вам лучше знать, что в ней.

– Я боюсь, вы что‑нибудь туда добавили. – Малыш скорбно поджал губы. – Какой‑нибудь фокус. Ментовский фокус. Слишком у вас было испуганное лицо, когда вы несли сумку.

– Это не испуганное лицо, – криво усмехнулся майор. – Это сожалеющее лицо. Мне жалко отдавать такие деньги.

– Ха‑ха, – сказал Малыш без тени улыбки. – Расстегните замок.