Уровень был загажен донельзя. Жилых капсул оказалось немного. Всего сотня. Остальное пространство занимали бесконечные трубы и механизмы, двигавшие работу фабрик на двадцатом. Свет фонаря полз сквозь туман узкой трапецией. Кажется, он уже достиг ее отсека. Вне таможен у Миккеля не было доступа к базе человеческой мобильности. Иначе он мог бы увидеть Бланш сияющей точкой на экране. Или уже не увидеть… Но внутри тлело уверенное ощущение, что она жива. Как если бы он ее чувствовал, правда, непонятно чем. Сердце у него было из синтетики.
Фонарь начал вылавливать грубые силуэты. Люди застыли там, где их застал парализующий газ. Кто-то еще слабо шевелился. Если бы спасение начали сейчас, каждого еще можно было бы вытащить. «Да почему они не начали эвакуацию?!» – тревожно билось в голове. Почему блоки с живыми, о ценности чьей жизни полоскали им мозги «Имморталы», просто задраили? Узнавать ответ на этот вопрос не хотелось.
Ему нужно найти всего лишь одного человека в этом месиве. Одного-единственного. Он склонялся на всякий случай к каждому, вглядываясь в бесчувственные лица, но никого не узнавал. Кто-то слабо провел по его лодыжке непослушной ладонью. Миккель старался не думать, что оставляет их погибать.
«Скорпен… ответьте… Скорпен…» – шипела рация.
В первом блоке горели тусклые лампы. Вероятно, резервное питание, так как все этажи обесточили. Миккель стал подниматься по лестнице вдоль капсул. Видимость совсем ухудшилась, и фильтры изображения на шлеме едва справлялись… Пустые постели. Опрокинутая посуда. Чья-то игрушка под подошвами его ботинок. Выплыла мутная цифра «три» на стене ближайшего отсека. Номер совпадал. Рика Мо, или Бланш (черт их уже разберет), жила в крохотной капсуле на втором этаже. Он высадил дверь, и фигура на койке шевельнулась. Вокруг ее лица был обмотан платок, чтобы хоть как-то фильтровать воздух, но это вряд ли спасло бы при такой высокой концентрации газа. Однако на него уставились неожиданно ясным взглядом, и в нем мелькнуло узнавание. Миккель надел на нее второй шлем и помог встать. Она еще могла идти, и это продолжало удивлять. Видно, хорошее здоровье, раз все еще держится. Медленно они вышли наружу и начали по очереди пролезать под сплетениями труб. Перед входом в шахту вентиляции она упала. Нехватка кислорода все-таки давала о себе знать. Миккель полез первым и, застыв меж лопастями, буквально втащил ее в дыру. Все это время ему казалось, что вот-вот вентиляция оживет и разрежет их на куски.
В туннеле требовалось отползти хотя бы на двадцать метров, чтобы концентрация газа стала переносимой без шлемов. Это расстояние показалось бесконечным, и он не знал наверняка, жива она или нет, пока тащил ее за собой. На их счастье, шахты были широкими…
Внезапно стены снова дрогнули, и Миккель замер, не зная, продолжать двигаться или нет. Если сейчас все обвалится… Под необъяснимую дрожь и треск проводов в стенах он все-таки достиг безопасного расстояния. Наконец можно было содрать с себя шлемы. Бланш все-таки потеряла сознание. На бледном лице проступили паутины темных сосудов, неожиданно обозначив шрамы вокруг ее правого глаза. Миккель вколол ей регенератор и стал ждать.
Лицо быстро порозовело, но сознание пока не возвращалось. В это время он рассматривал ее шею и ключицы. Намека на «моровые» вены не было и в помине, а это отметина на всю жизнь, даже если завязать с наркотиками. Ему бросились в глаза мелкие рубцы вокруг глазного протеза. Отмирающий орган вырезают специальным лучом, оставляющим тонкий, еле заметный механический след. Судя по шрамам, ее глазницу вычищали в каких-то кустарных условиях. И получилось это явно не с первого раза.
Наконец Бланш сделала глубокий вдох и уставилась на него пронизывающим взглядом. В искусственном глазе разрядилась голубая вспышка.
– Как ты? – тихо спросил он. |