— Вполне вероятно, этот листок уже был здесь раньше меня, — эту фразу он как будто диктовал, выговаривая звуки медленно и четко. — Как вы могли бы это объяснить?

Глаза хозяина кабинета от ужаса никак не могли выбрать, на ком остановиться: то ли на листке, то ли на инспекторе полиции.

— Я… Я не знаю… — бормотал он беспомощно. — Но это же… это же невозможно! — он даже головой тряхнул для пущей убедительности. — Этого не может быть!

— Увы, на предприятии знают своих клиентов. А теперь оцените ход событий. — Гроссман внимательно смотрел на собеседника. — У вас случилась ссора с инспектором Фэрро и профессором Нороньей, который несколько часов спустя подвергся нападению. Преступник оставил шараду, накорябанную на бумаге, которую специально заказывает ваш фонд. Что все это может значить, объясните же?!

Аркан не казался способным к каким-либо внятным возражениям.

— Это ошибка! — только и смог он вскрикнуть. — Иначе это… это значило бы… — он замотал головой. — Нет, этого не может быть! Тут что-то не так!

— И я о том же говорю! — поддержал его невозмутимый Гроссман. — То, что здесь что-то не так, ясно хотя бы потому, что до сих пор непонятно, зачем вы приглашали тройку ученых, которые были убиты? Почему свели их вместе? Что за исследование их объединило?

— Я приглашал их для консультирования. Больше мне сказать вам нечего! — сказал резко Аркан.

Главный инспектор снова повернулся к своему подчиненному и получил от него еще один пакет. На этот раз извлеченный им лист бумаги был похож на официальный документ — с государственной символикой Израиля.

— Раз вы предпочитаете хранить молчание, боюсь, придется вас пригласить для дачи объяснений в другое место, — сказал Гроссман, передавая документ господину президенту. — Ознакомьтесь, пожалуйста, все ли правильно.

Аркан взял нерешительно листок, глядя вопрошающе на инспектора.

— А что это?

— Ордер на арест. На ваше имя.

— Как?!

— Учитывая степень вовлеченности вашего учреждения в это странное дело, что проявилась в целом ряде совпадений, судья счел возможным выдать санкцию на ваш арест до окончания предварительного следствия. А оно займет, — улыбнулся Гроссман, — как минимум, два года, пока дело не будет расследовано во всей его полноте.

Президент фонда был до того огорошен всем происходящим, что даже не пытался читать документ.

— Два года?!

— Как минимум, — кивнул согласно инспектор. — Причем этот срок можно будет продлить еще на год.

— О, Боже! — Аркан плюхнулся в свое кресло в полном отчаянии. В руке у него по-прежнему был ордер на арест, но он явно не замечал этого.

Гроссман же вдруг озаботился состоянием своих ногтей и, глядя на них, а не на собеседника, сделал предложение:

— Впрочем, вы можете избавить себя от этих треволнений, если сочтете возможным объяснить нам истинную причину приглашения профессоров Эскалоны, Шварца и Варфоломеева. Но только истинную причину, — инспектор смотрел выжидательно на господина президента.

Лицо Арпада Аркана можно было бы назвать мертвецки бледным, если бы не крупные капли пота, сопровождавшие мучительный мыслительный процесс: как поступить? Эта дилемма парализовала его. Во взглядах пятерки полицейских он не обнаружил ни капли сочувствия, и только у португальского профессора, вероятно, впервые оказавшегося в такой ситуации, можно было отыскать признаки сострадания к человеку, которому угрожала потеря свободы.