— Все так. Действительно, тут немало неувязок. Меня бы не удивило, если бы Аркан оказался вовлеченным в какое-нибудь сомнительное дельце. Но мы должны действовать осторожно.

Услышав последние слова, Валентина не сдержалась.

— Осторожно? С какой стати? — она показала на дверь, как если бы там мог сейчас оказаться президент фонда. — Этот урод скрывает от нас что-то важное! Он явно причастен к этим убийствам! И что же мы делаем в такой ситуации? — а дальше она стала передразнивать интонацию Гроссмана. — Действуем с осторожностью!..

— Спокойствие, только спокойствие, — настаивал Арни. — Арпад Аркан очень влиятельный человек. У него обширные связи в политических кругах, и мы даже не имеем полного представления о сфере его интересов. Знаем, что он ворочает большими капиталами, и не только здесь, в Израиле. Он вхож в самые крутые клубы международных финансистов. Фонд позиционирует себя, естественно, по-другому: этакое скромное учреждение, радеющее за мир во всем мире и прочие благородные цели, хорошо воспринимаемые прессой и общественностью. Один девиз фонда чего стоит: нечто вроде…

— Вы хотите прочитать нам Гете?

Израильтянин был весьма удивлен.

— Так вы в курсе?

— Мы не увиливаем от домашних заданий…

— Ну и ладно. Так вот этот пацифистский стишок в качестве девиза прекрасно служит фонду, и под благодушную трескотню о неустанной борьбе за мир можно распрекрасно заниматься самыми мутноватыми, если не сказать темными, делишками. Именно поэтому надо держать ухо востро.

Валентина, однако, сгорала от нетерпения.

— Инспектор Гроссман, все это вполне может быть правдой, но мы — полиция или кто? Если полиция, то и надо себя вести соответствующим образом. В Италии мафия тоже не подарок: и громадными капиталами управляет и политиков на коротком поводке держит, но мы же не перестали из-за этого с нею бороться.

— Понятно, и все же… — прошептал господин Гроссман, не договорив фразу, а начав следующую. — Расследование Фонда Аркана может оказаться архитрудным делом. В общем-то, я уже некоторое время к нему присматриваюсь и знаю, о чем говорю.

— Присматриваетесь? В связи с чем? — полюбопытствовала итальянка.

Главный инспектор израильской полиции ответил не сразу, как бы взвешивая, что можно сказать, а о чем лучше промолчать.

— Скажем, есть основания сомневаться в чистоте некоторых видов его кипучей деятельности. Ничего конкретного я пока предъявить не могу, но иногда, знаете, возникают некие слухи, вызывающие тревогу.

— Слухи? Какого же рода?

И снова Арни Гроссман предпочел уйти от ответа.

— Слухи и все. Пока остановимся на этом.

Все трое переглянулись, как игроки за покерным столом, пытающиеся затуманить свои собственные намерения, но предугадать следующий ход соперника. Госпожа инспектор по-прежнему была самой нетерпеливой и нервной из тройки. Естественно, именно она и нарушила неловкое молчание, возникшее в разговоре.

— Так что же вы посоветуете нам делать?

Израильский коллега изобразил рукой нечто вроде нуля.

— Пока ничего. Утро вечера мудренее, а завтра я, наверное, смогу вам что-то подсказать, ладно?

— Пусть будет так.

Гроссман повернулся к Томашу.

— А до того я хотел бы попросить профессора Норонью помочь мне разобраться в некоторых хитросплетениях этой истории.

Просьба оказалась неожиданной для Томаша.

— А что бы вы хотели узнать?

Главный инспектор постучал пальцами по боковушке дивана, раздумывая, как сформулировать вопрос, а потом вдруг показал в сторону бара.