Но другого выхода не было – не итти же устраиваться на работу в обтрепанных штанах и кургузом пиджаке? Не говоря уже о рабочей спецовке. Не зря говорят: встречают по одежке…

– Все переговоры беру на себя, – вцепившись в мой локоть, будто вывела на прогулку домашнюю собачонку, способную улизнуть, безостановочно твердила Светка. – Твоя задача – молчать и строить умнейшие гримасы… Вот так, – продемонстрировала она наморщенный лобик и сдержанную улыбочку, по моему мнению, далекую от «умной» гримаски. – Что ответить на прямо поставленный вопрос – подскажу. И Боже сохрани самому задавать вопросы – Сурен этого страшно не любит.

На мой взгляд, главный экономист предприятия и главный технолог – равнозначные величины. Оказалось, не так. Вартаньян подмял под себя всех, без исключения, разве только генеральный был вне сферы его воздействия, да и то относительно.

Сурен Иваныч принял главного технолога в точно назначенное время. Ожидающие в коридоре посетители проводили нас со Светланой гневными взглядами. Будто обдали кипятком. Надо же, столько времени ожидают приема, а шалашовка чуть ли не в обнимку с хахалем лезут вне очереди.

Вартньян окинул нас благожелательно. Даже улыбкой одарил.

– Присаживайтесь, дорогие, – проговорил он, вальяжно обводя рукой многочисленные стулья и полукресла. – Рад видеть тебя, Светочка, ей Богу, ты стала ещё красивей со вчерашнего дня. Боже мой, от такой, как у тебя фигурки, с ума сойдет любой мужик… Даже такой старпер, каким ты меня считаешь.

Брошенный на Светлану многозначительный взгляд показал мне: появился соперник. Вернее, не появился – был давно, неизвестно с какого времени, видимо, с тех пор, когда мы ещё не были со Светланой даже знакомы. Кто знает в каких тношениях состояли главные специалисты до того, как нарисовался я?

Сросшиеся на переносице брови, мясистый нос, выпирающее брюшко – главный экономист далек от идеала мужской красоты. А я сам разве красавец? Костлявый, широкоскулый, долговязый. Удивляюсь, что такая красавица, как моя подружка, обратила внимание на скелет, обтянутый пупырчатой кожей.

Впрочем, все познается в сравнении: по моему твердому убеждению лучше быть костлявым, нежели расплывшейся квашней.

– Вот Сурен Иванович, человек, о котором я говорила, – не отреагировала на комплимент женщина, положив перед главным экономистом заполненную вечером анкету. – Тут имеются некоторые неприятные сведения, надеюсь, вы обойдете их вниманием…

«Неприятные сведения» – моя судимость с трехлетней отсидкой на зоне. Посасывая леденец, Вартаньян бегло просмотрел поданную анкету, форма которой сохранилась со времен диктатуры и застоя.

Весь вечер мы со Светкой спорили: упоминать о чертовой моей судимости или промолчать? Отношение кадровиков и руководителей всех степеней к людям, отбывшим наказание – общеизвестно. Зачем, спрашивается, наживать себе лишнюю головную боль в виде преступника, по недоразумению освобожденного из мест заключения? Ныняшняя безработица позволяет выбрать не замаранного или менее замаранного человека.

Светлана настояла: написать все, как есть. Будет намного хуже, если Вартаньян позже узнает о черном факте биографии нового сотрудника. Тогда не жди пощады – взашей выгонит.

– Ого, судимость! – насторожился он, натолкнувшись на предательскую графу – За что же тебя, дорогой, так наказали? Ограбил кого нибудь, изнасиловал, убил?

– Ничего подобного не было, – бросилась в бой Светлана, опередив мои неуклюжие пояснения. – Работал Константин Сергеевич сыщиком, бандюги, которым перекрыл кислород, подсунули, якобы, взятку. Следователь не разобрался толком, а может быть – купили его, сварганил дело…

– Это за взятку судимость? – искренне удивился Вартаньян, обращаясь, конечно, к женщине.