Изменить размер шрифта - +
Все видят, что Империя — такие же бандиты и головорезы, как и Сурат Нуат, «Черное солнце» или синдикат хаттов. Империя делает вид, будто обеспечивает закон и порядок, но в итоге оказывается, что она лишь рядит угнетение в одежды справедливости.

Адмирал, вероятно, тоже это понимает. Она подбегает к штурмовикам и, громко отчитывая их, оттаскивает назад.

Перед Норрой на борт корабля поднимаются высокопоставленные гости Империи — те, кому они безуспешно надеялись помешать. Человек с лисьей физиономией — мофф Пандион — бросает презрительный взгляд, словно диверсанты — всего лишь прилипший к подошве его сапога комок грязи, который следует соскрести и выбросить.

Затем он тоже поднимается по трапу.

Норра смотрит на Джеc и Синджира. Оба стоят со скованными за спиной руками. Каждого окружают штурмовики, так что бежать они не могут, да и некуда.

Дверь снова открывается, и Норра наконец видит капитана Антиллеса.

От одного взгляда на него у нее разрывается сердце. От ран он совершенно лишился сил. Волосы на лбу слиплись от пота, лицо пепельного цвета. Он привязан к репульсорному столу, который сопровождают двое штурмовиков и медицинский дроид 2–1 В.

Когда его проносят мимо, веки Антиллеса поднимаются, и он видит Норру.

— Пилот, — шепчет он.

— Капитан, — отвечает она.

Ведж слабо улыбается, и его заталкивают на борт яхты.

— Интересно, что будет с нами? — спрашивает Норра, глядя на Синджира.

— Ну… — вздыхает бывший имперец. — Меня, вероятно, отдадут под трибунал. Джеc, скорее всего, умрет. Насчет тебя… не знаю. Может, тюрьма, может, казнь. А может, станешь частью мирного соглашения вместе со своим дружком-повстанцем.

— Мне очень жаль, что все так вышло.

— Ты ни в чем не виновата, — говорит Джеc.

— Он был ее сыном, — замечает Синджир, уставившись на них здоровым глазом. Другой заплыл и не открывается. — В его жилах — ее кровь. Так что, пожалуй, я имею право ее судить. Думаю, я заслужил такую роскошь.

Джеc пытается протестовать, но Норра ее прерывает:

— Он прав. Во всем следует винить только меня. Я лишь надеюсь, что, несмотря ни на что, с моим сыном все хорошо.

— Норра, — усмехается Синджир, — вряд ли со всеми нами все хорошо.

— Норра, Теммин из тех, кто спасется любой ценой, — подбадривает охотница. — Если кто-то все это и переживет, так это он.

 

 

* * *

 

Теммин мертв.

У него нет в том никаких сомнений. Он просто не мог выжить. И к тому же еще это странное, невозможное ощущение — будто он плывет в спокойных водах залива Фарсиго на юге. Они с матерью и отцом иногда ездили туда на каникулы — порыбачить, поплавать на лодках, попытаться вспугнуть сверкающие ракушки-корлаппи, которые ловят солнечный свет и испускают радугу.

Шума воды он не слышит. И запаха морской соли тоже не чувствует.

Впрочем, и в загробную жизнь Теммин не слишком верит.

Он открывает глаза.

Как выясняется, он действительно плывет, покачиваясь на руках толпы.

Его подхватили. «Во имя всех звезд и спутников, меня подхватили!» Он смеется, и этот безумный хохот напоминает ему смех его сумасшедшего дроида.

Потом он вспоминает: мама, Джеc, Синджир.

У него слишком мало времени.

Приподняв голову, он скатывается с ковра несущих его рук и приземляется посреди протестующих. Несколько мгновений он не может сориентироваться в этом живом море, но наконец, повернувшись, замечает возвышающиеся перед ним массивные стены дворца.

Быстрый переход