— Уверена, с ним все в порядке, — успокаивает ее сестра. Эсмелль намного старше Норры — когда та только родилась, сестра уже бегала по городу с бандой хулиганов, будучи полностью самостоятельной. С тех пор бунтарства в ней основательно поубавилось, и она превратилась в Домоседку, которую вполне устраивает жизнь в доме на Садовом холме, словно в ожидании смерти и своего места в одной из могил под плодовыми деревьями дальше по Дороге. «ЗДЕСЬ МЫ МОЖЕМ ВКУСИТЬ ТЕХ, КОГО ПОТЕРЯЛИ, И ВСПОМНИТЬ О НИХ» — гласит табличка на воротах сада. Подобная мысль всегда вызывала у Норры тошноту.

Норра поворачивается к Эсмелль и изо всех сил пытается не дать гневу вырваться из бутылки. Но нервы ее не выдерживают, и бутылочное стекло трескается.

— В самом деле? С чего бы?

— С ним всегда все было в порядке, — безмятежно улыбается Эсмелль.

— Ну да, конечно. В полном порядке. Не важно, что он с тобой не живет, но ты позволила ему остаться в нашем старом доме. Ты спокойно смотрела, как он превращает его в личный черный рынок, где ему угрожают преступники, где он крадет и продает одним звездам ведомо что, где…

Продолжая улыбаться, Эсмелль похлопывает младшую сестру по плечу:

— Норра, милая, ты должна им гордиться. Ты воспитала его умным и независимым. Как ты можешь злиться на него за то, чему сама научила?

Норра горько смеется:

— Я злюсь не на него, Эсме, а на тебя. Я вверила его твоей заботе. Ты должна была стать ему второй матерью. А теперь оказывается, что ты меня подвела. Ты вообще хотя бы пыталась?

— Пыталась ли я? — Улыбка исчезает с лица Эсмелль, словно последний лист с сотрясаемого бурей дерева, и она, прищурившись, смотрит на сестру. «Вот и хорошо, — думает Норра. — Лучше побыстрее с этим покончить». — Напомнить тебе, дорогая Норра, что ты улетела, оставив ребенка? Мне бы в голову не пришло отправиться в какой-то дурацкий крестовый поход на другой конец Галактики, решив, что судьба незнакомцев важнее судьбы родного сына. — Эсмелль возмущенно фыркает. — И ты еще удивляешься, почему мальчик обожает якшаться с преступниками? Напомнить тебе, что твой собственный муж…

— Не надо, — поднимает руку Норра.

Эсмелль моргает и сглатывает слюну, словно понимая, что ступила на край обрыва, который теперь осыпается у нее под ногами.

— Я просто хотела сказать: последнее, что запомнил мальчик об отце, — как за ним пришли и выволокли на улицу, будто обычного вора.

— Брентин был хорошим человеком. Он доставлял сообщения повстанцам еще до начала Восстания. Более того — теперь наступает новая заря, новый день, Новая республика. Отчасти благодаря таким, как он.

— Ну да, как же, — усмехается Эсмелль. — Полагаю, ты тоже считаешь себя таким же героем. Ты спасла Галактику, но потеряла сына. Стоило ли оно того, дорогая сестрица?

«Ах ты… ядовитая каньонная гадюка…»

Входит жена Эсмелль, Шайрин. Она берет Эсмелль под локоть и целует ее в щеку.

— Эсме, как насчет горячего чая? Я оставила термокружку на плите.

— Да, да, конечно. Я… я выпью чаю.

Эсмелль натянуто улыбается и семенит на кухню.

Шайрин вздыхает. Она разительно отличается от Эсмелль — та худая и хрупкая, бледная, словно привидение, Шайрин же упитанная и мягкая, с темной, как земля, кожей. Волосы у нее короткие и вьющиеся, в отличие от Эсмелль, у которой они серебристой волной падают на спину.