|
Не прошло и недели, а он уже обогатился новыми фактами, и Мария чуть ли не с порога преподнесла ему их. Весь этот день они не виделись, Стрезер намеревался пригласить ее ближе к вечеру пообедать на одной из террас в одном из парков. Но вдруг хлынул дождь; Стрезер пришел в смятение: это расстраивало его планы. Он пообедал у себя в отеле, где было скучно и одиноко, а позже, чтобы наверстать упущенное, отправился к Марии. Как только он вошел, ему сразу стало ясно: что-то произошло; настолько пропитан был этим воздух заставленной мебелью тесной квартирки, что не было нужды задавать вопрос. Все теплые краски мягко освещенной комнаты с ее гадательными сокровищами словно неприветливо застыли – впечатление, заставлявшее хотя бы на миг замереть и широко открыть глаза. В результате этого наш друг ощутил чье-то недавнее присутствие. Хозяйка дома, в свою очередь, разгадала его немой вопрос. И для нее не составило труда на него ответить.
– Да, она была здесь, на этот раз я ее приняла. – И немного погодя добавила: – Насколько я понимаю, теперь у меня нет причин… – Отказывать ей? – Нет… то есть, если вы сделали все, что должны были сделать. – Пока я, безусловно, все сделал, – сказал Стрезер, – и вам незачем опасаться впечатления или видимости, будто вы встали между нами. Между нами теперь ничего нет, кроме того, что мы нагромоздили, и ни дюйма для чего бы то ни было еще. Впрочем, вы прекраснейшим образом с нами, – вернее, теперь, после вашего с ней разговора, еще больше с нами. Вероятно, она приходила сюда, чтобы с вами поговорить? – Да, для того чтобы поговорить со мной, – отозвалась Мария. Стрезер еще тверже уверился, что ей известно то, чего он ей не сообщал. Он даже уверился, что ей известно то, что он не мог сообщить; все, что читалось теперь на ее лице наряду с оттенком горести, означавшей: с сомнениями ее покончено. Ему стало более чем когда-либо ясно, что с самого начала она обладала пониманием, которым он, Стрезер, на ее взгляд, не обладал, и что внезапное обретение такового способно было, на ее взгляд, весьма существенно все для Стрезера изменить. Изменить так, что, возможно, он лишится своей независимости, утратит занятую им позицию, – иными словами, это могло повлечь за собой крутой поворот в пользу Вулета, в пользу его, Вулета, принципов. В общем, она предвидела вероятность нравственного потрясения, способного опрокинуть Стрезера, отбросить назад к миссис Ньюсем. Правда, шли недели, а Стрезер не выказывал признаков потрясения, но вероятность его по-прежнему витала в воздухе. Теперь Мария убедилась, что потрясение произошло, тем не менее Стрезер не качнулся вспять. В мгновение ока ему открылось то, что с самого начала было очевидно ей, однако никакого возврата к миссис Ньюсем не последовало. Визит мадам де Вионе был факелом, осветившим все эти истины, и отсвет происшедшего между ними объяснения теперь медленно догорал на лице бедняжки Марии. Если отсвет этот, как мы уже намекнули, нисколько не напоминал радостного сияния, причины тому, пожалуй, тоже были вполне очевидны, несмотря на покров, наброшенный на них природной скромностью Стрезера. Все эти месяцы Мария держала себя в руках, взяв себе за правило ни в коем случае ни во что не вмешиваться, хотя случаев этих, к слову сказать, было предостаточно, а, стало быть, ей ничего не стоило вмешаться, и с пользой для себя. Она решительным образом отказалась от мечты, – что разлад с миссис Ньюсем, все его утраты, расстроившаяся помолвка, точнее, сами их дружеские отношения, разорванные окончательно и бесповоротно, – могут предоставить ей благоприятную возможность, и когда, следуя своим негласным неукоснительным правилам, воздерживалась от того, чтобы ускорить ход событий, она вела в высшей степени честную игру. Стало быть, она не могла не чувствовать, что – пусть в конечном счете все вышеупомянутые факты более чем подтверждались – наличие повода для воодушевления, продиктованного, скажем, личной заинтересованностью, остается весьма проблематичным. |
