Нора Робертс. Посмертный портретЕва Даллас - 18
Святая память сына О матери вечна.
ПРОЛОГ
И все же мы думаем о смерти. Ставим памятники умершим, чтим ее в наших ритуалах. «Какой будет наша смерть? – спрашиваем мы себя. – Внезапной и быстрой или долгой и мучительной? Будем ли мы испытывать боль? Наступит ли она после долгой и насыщенной жизни или неумолимо настигнет нас в цвете лет?» Когда придет наш срок? Для смерти срока нет. Он ей безразличен. Мы придумываем себе загробную жизнь, потому что мысль о конце нестерпима. Придумываем богов, которые руководят нами, которые встретят нас в золотых вратах, дабы ввести в вечную землю, где текут молочные реки с кисельными берегами. Мы – дети, за одну руку прикованные к добру и вечной награде, а за другую – к злу и вечному наказанию. В итоге почти никто не живет по-настоящему и не знает, что такое свобода. Я изучил жизнь и смерть. Есть только одна цель. Жить. Жить свободно. С каждым биением сердца сознавать, что ты не тень. Ты свет,а свет следует пить, всасывать в себя отовсюду, из любого источника. Тогда наш конец не будет смертью. В конце мы сами станем светом. Меня назовут безумным, но я нормален. Я обрел Истину и Спасение. Когда я стану самим собой, создам и сделаю то, что написано мне на роду, это будет прекрасно. И тогда для всех настанет вечная жизнь.
Ну и пусть. Жара лучше, чем холод. Ничто не могло испортить ей день. Совершенно! Ева надела безрукавку, оглянулась по сторонам, удостоверилась, что ее никто не видит, и, покачивая бедрами в стиле буги-вуги, отправилась на кухню за второй чашкой кофе. Посмотрев на наручные часы, она убедилась, что времени для завтрака полно, и сунула в микроволновку пару оладий. Потом она вернулась к шкафу за ботинками. Ева была высокой, стройной и в последнее время носила брюки цвета хаки со светлой рубашкой. Волосы у нее были короткие, модно подстриженные, русые, со светлыми прожилками, выгоревшие на щедром солнце. Эта прическа очень подходила к ее худому лицу, широко расставленным карим глазам и крупному рту. На подбородке у нее была ямочка, и муж Евы, Рорк, обожал поглаживать эту ямочку кончиком пальца. Несмотря на жару, с которой предстояло столкнуться на улице, по дороге в гостиную Ева прихватила с собой легкий жакет и бросила его на портупею с кобурой, висевшую на спинке дивана. Значок уже лежал у нее в кармане. Лейтенант Ева Даллас вынула из микроволновки оладьи, щедро полила их черничным вареньем, взяла кофе и плюхнулась на диван. Она приготовилась насладиться роскошным завтраком перед тем, как приступить к обязанностям офицера отдела по расследованию убийств. Жирный кот Галахад, проявлявший поразительное чутье, когда дело касалось еды, возник из воздуха, вспрыгнул на диван, сел рядом и двухцветными глазами уставился на тарелку. – Это мое! – Ева подцепила оладью вилкой и посмотрела на кота сверху вниз. – Дружище, Рорка тебе удалось бы уломать, но меня – нет… Тем более что ты наверняка уже ел, – добавила она, кладя ноги на журнальный столик и продолжая завтракать. – Бьюсь об заклад, что на рассвете ты прокрался на кухню, проскользнув мимо Соммерсета. Она наклонилась и посмотрела коту в глаза. – Ну, приятель, радуйся. Нас ждут три прекрасные, чудесные, волшебные недели! И знаешь, почему? Знаешь? Счастливая Ева сдалась и сунула коту кусочек оладьи. – Потому что этот тощий, упрямый сукин сын уезжает в отпуск! Далеко-далеко! – запела она, вспомнив, что дворецкий Рорка, бич ее жизни, не будет раздражать ее ни сегодня вечером, ни в ближайшие вечера. – Мне предстоит двадцать один день жизни без Соммерсета, и это замечательно! – Не уверен, что кот разделяет твое ликование, – сказал Рорк, уже давно стоявший в дверях и наблюдавший за женой. |
