Развернул и вчитался. «Любезный барон» – начиналось послание. Хм, Данворт тоже начинал с «любезного». Это, видимо, тот самый «хороший тон», определил Эмрис. Обмакнул перо, вывел на чистом листе «Любезная эрцгерцогиня», подумал, что звучит совершенно ужасно, и на том и остановился.
Дальше то что?
Писать что то нейтральное – это как отбывать повинность, а он не считал свои отношения с Идель повинностью. В конце концов, сегодня он в самом деле произнес то, о чем прежде не задумывался: Идель никогда не попрекала его или его людей за их привычки, или взгляды, или за то, как они пахнут. И не то, чтобы прежде его «Братья» пахли лучше: наемничество – оно никогда не сахарное.
Да, был один случай, когда она высказала ему, Эмрису, за его бесконечные подозрения, но, пожалуй, он сам к этому подвел. К тому же, сегодня, общаясь с Данвортами, Эмрис поймал себя на нежелании соответствовать ничьим ожиданиям, на нежелании оправдываться, когда он в своем праве. Возможно, Идель чувствовала себя так же, полагая, что разница в их статусе настолько велика, что объяснения решений с ее стороны попросту унизительны.
Написать что нибудь вроде: «Я рад, что Вы чувствуете себя лучше» или «Я так и не сказал этого, но я очень сочувствую Вам» как будто бы можно. Но вот это «Я рад» сразу сделает письмо слишком личным. Меньше всего он хотел быть неверно понятым, а учитывая, что Железный толком не знал, как к нему относится сама Идель, такой шанс оставался.
Потому Эмрис остановился на втором варианте, написал: «Я так и не сказал этого, но я очень сочувствую Вам». Посмотрел несколько секунд, а потом зачеркнул «очень» и написал «бесконечно». Так, пожалуй, красивей. Изысканней. Больше подходит лорду.
Вглядываясь в черновик, Железный опять замер. Заявить, что он уже почти занялся поисками убийц ее мужа, при том, что в собственном письме леди об этом не упоминала, значило бы повиниться. А виноватым Железный не был и себя не считал. С тем же успехом он мог бы сознаться, что поручил Эвану немного пошпионить в Греймхау.
Эмрис потер подбородок, почесал под челюстью. Вообще, надо признать, за прошедшие недели он ни разу не получил сообщения о каких бы то ни было бандитах, убийцах, и ни разу никто не покушался на его жизнь. Странно. Странно ведь! Если, по словам очевидцев смерти Нолана, хотели убить именно его, Эмриса, то почему не приходят? Боятся сунуться в замок? Если так, то снимает ли это подозрение с тех, кто живет здесь? С прислуги, например? Конечно, вряд ли за убийством Нолана стояла та малолетняя прачка или местный конюх, но ведь теоретически убийцы могли иметь сообщение с прислугой, не так ли? Или все же дело в том, что на деле хотели убить именно Нолана, а фразу про ошибку ляпнули нарочно, чтобы запутать след? И в этом случае слова, брошенные Идель на кладбище, приобретают больше смысла.
«Они хотели рассорить меня с императором».
Если… если это правда, то – почему? Что такого в отношениях Идель и Аерона? Кому они не нравятся? Герцогу Легрейфу? Тому самому, которого Аерон попросил не приезжать на его титулование, потому что тогда «не избежать скандала вокруг Идель»? Да быть не может, чтобы он ждал столько времени, чтобы снова попытать счастья с эрцгерцогиней! И почему ему вообще так нужна эрцгерцогиня? Если бы Легрейф в самом деле руководствовался только любовью, наверняка, Идель бы уступила. Если бы руководствовался только чувствами, наверняка не пришлось бы приводить войска к Греймхау.
И почему, вселенские сиськи, все, все сегодня в Деорсе упирается в Греймхау?
Может, лучше как следует разузнать про Легрейфа? Эмрис ни разу не пересекался с ним. Может, тот очень стар, и Идель отвергла его из за возраста? Или уродлив? Или вообще карлик? Впрочем, о подобных вещах наверняка осведомлен Йорв. |