И тогда…

Поначалу нам показалось, что мы напуганы тишиной, обостренной вторжением медведя; тишиной, которая сгущалась, чтобы быть услышанной; на самом деле что-то выжимало тишину, выкручивало ее, вынуждало ее стонать, терзало ее, лишало ее сил, оно превратилось во вздох, в шепот, в завывание, в вопль. Это что-то, убивающее тишину, был Ветер.

И он налетел – злобный, свирепый Ветер.

Ветер небывалый. Ветер невиданный. Ветер головокружительного неистовства.

Нет ничего таинственнее Ветра. Откуда он приходит? Куда идет? Придя из неведомого, направляясь в неведомое, он колошматит, лупит, подымает, швыряет, рвет и разметает. Я вообще ненавидел ветер, этих внезапных, капризных, ненужных Демонов, непредсказуемых и необъяснимых, но этот показался мне худшим из них.

Ледяная ладонь сдавила мне плечо.

Стоящий позади меня с мертвенно-бледным лицом и вытаращенными глазами Тибор кивнул на Озеро.

Из зияющего горизонта подымалась выше горы гигантская Волна и стремительно неслась в нашу сторону, чтобы поглотить нас.

2

Волна яростно, неизменно, неумолимо двигалась вперед.

Смерть готова была обрушиться на нас – я был в этом убежден, хотя суетился вместе со всеми остальными, чтобы организовать наше спасение. Меня меньше ужасала необходимость искать мешки и бурдюки, складывать в стопки одеяла и собирать провизию, чем, остолбенев, с разинутым ртом и выпученными глазами, ждать собственного уничтожения. А потому, чтобы не поддаваться страху, я отдался движению. Не решаясь на отчаяние, я счел, что лучше выбиться из сил и задохнуться, чем окаменеть от ужаса.

Покуда мы различали Волну только глазами, нами владела смутная надежда, что это дурной сон; но когда она достигла наших ушей, ее громыхание предвосхитило то свирепое неистовство, которое должно было оглушить нас. Раскаты, поначалу похожие на пальбу, делались все громче, нарастали, превращаясь в тяжелые залпы, сотрясения, взрывы и яркие вспышки, пока наконец не преобразовались в тысячи громов, наползающих один на другой, непрерывных, непрестанных и беспощадных.

Большинство жителей пытались спастись бегством. Вслед за животными они кинулись прочь от Волны, силясь взобраться как можно выше. Но отступление грозило им гибелью: у них не было шансов ускользнуть от нее.

– Сюда! Назад!

Я драл глотку, призывая их вернуться, но они упорствовали, не слушая, уже не слыша меня.

Сознаться ли? В глазах Нуры я прочел, что вопрос, давно не дававший мне покоя, – кого селить в плавучие дома, если у нас не хватает места? – уже решен.

– В укрытие! – решительно бросила она.

Нура удивляла меня. Обычно она терялась при виде малейших препятствий – паук, жаба или дырка в ткани, – однако в то утро она решительно противостояла трагедии, будто, подверженная мелким страхам, она не ведала большого, будто она пестовала свой испуг ради удовольствия, играя, чтобы приправить обыденность, и освобождалась от него, как от балласта, перед настоящей опасностью. Достойная дочь Тибора, она сохраняла ясность ума, была сосредоточенна и энергична, и никакие посторонние заботы ее не тревожили. Она тащила за руку Маму, пока Барак взваливал мешки себе на спину, велела моим сестрам держаться тесной группой. Мы кинулись к плавучему дому, куда уже набились Влаам, его жена и сыновья.

Построенный посреди леса, из стволов которого он был собран, дом-корабль насчитывал сто двадцать локтей в длину и двадцать в ширину. В отличие от наших жилищ, состоящих из одного помещения, в нем имелось множество отдельных комнат: тесных, где могли поместиться двое, средних, предназначенных под кладовые, и просторной, которую определили для скота.