Изменить размер шрифта - +
Рожала она нечасто – от силы раз в пять лет, – но занималась ребенком долго, по нескольку лет кормила грудью. У Оседлых жителей все изменилось: женщина оставалась у очага, посвящала себя хозяйству и приносила по детенышу в год. Охотницы из Пещеры презирали такой уклад, когда роль женщины снизилась, женщина подчинилась мужчине и стала лишь супругой, матерью и домашней рабыней.

– Я не понимаю, дядя. Это женщины или Охотницы?

– Разница только у тебя в голове, мой мальчик! Я уже говорил, что Оседлые люди и Охотники принадлежат к одной человеческой породе. Можешь сам в этом убедиться.

К нам вышла внушительного вида Охотница. Ее руки были посолидней моих ног, ноги подобны древесным стволам, а увесистые груди, еле прикрытые разношерстной амуницией, призывно колыхались в такт ее шагам. В том же ритме мягко раскачивались и невероятного охвата бедра. Вправо… влево… казалось, она танцует. На лице безраздельно царили щеки, и маленькие карие глазки посверкивали, словно из амбразур, да еще высовывался крошечный вздернутый носик.

Завидев ее, дядя просиял:

– Малатантра, дивная моя красавица!

Улыбка матроны обнажила ряд мелких зубов. Барак сложил косулю к ее ногам. Охотница звучно рассмеялась.

– А это мой племянник, Ноам.

Она с интересом разглядывала меня от макушки до пят, как новый мясной деликатес, принесенный ей в дар. Верно, обзор увенчался благоприятным выводом: она хлопнула в ладоши и выкликнула несколько странных имен.

На зов вышли Охотницы, они были моложе и нетерпеливей.

Дядя объяснил мне программу вечеринки:

– Мы выпьем вина из одуванчиков, закусим стеблями сельдерея, потом ты выберешь себе красавицу в надежде, что и ты придешься ей по вкусу.

Мы углубились в недра Пещеры, которая состояла из нескольких помещений: за конюшней находилась мастерская, за ней – кухня, рядом – место для отходов, а в глубине, ближе к огню, располагались спальные гроты.

Потекла беседа – она была занятной благодаря Бараку, который старался всех развлечь, а затрудняло ее малое количество слов, понятных обеим сторонам. Я так и не понял, на каком языке говорили Охотницы, – их говор включал отголоски разных наречий, что-то вроде воспоминаний о путешествиях.

Мощная Малатантра возлежала рядом с Бараком, и я подозревал, что он пришел ради нее.

Мое внимание привлекла одна из Охотниц. Ее мрачное замкнутое лицо цвело живыми красками и здоровьем. Она была рослой, с нервными бедрами и четким очерком плеч; была в ней какая-то неукротимая сила, что-то и женственное, и дикое. Все мы томно лежали и сидели вокруг горящих углей, а ее крепкое тело ни на миг не покидала бодрость; она то и дело порывисто подымалась – то подлить вина, то предложить нам орехи, – и движения ее были быстрыми и точными. Мой взгляд все время невольно был к ней прикован. Она резко развернулась, меховая накидка вздернулась, мелькнул упругий живот, и над ним проступили ребра, абрис их полукружий. Мой член напрягся.

Барак заметил мою реакцию. Не спуская с меня глаз, он наклонился к своей матроне и что-то шепнул ей на ухо. Она пристально посмотрела на меня, потом на Охотницу и окликнула ее, сложив руки рупором.

Охотница села перед Малатантрой на корточки и, энергично жестикулируя, стала возражать. Я забеспокоился.

Увидев, что я побледнел, Барак сказал мне:

– Она немая, мой мальчик. Это тебя не смущает?

Так вот откуда в ней эта экспрессия! Рот ее молчал, за него говорило все тело. Я любовался ее пружинистой и взволнованной грацией, пока она вела переговоры с матроной; кровь бросилась мне в голову, да так, что я уже не в силах был соображать. Она согласится? Или нет? Лишь это меня и занимало.

Охотница выпрямилась и пристально на меня посмотрела. В ее глазах без труда читалось желание.

Быстрый переход