– Буду рад встрече с ней.

– Она с нетерпением дожидается возможности быть представленной вам.

– Пожалуй, сегодня вечером. Буду рад видеть всех к ужину, но... слуги мои покинули дворец.

– Я только что узнал об этом, – сказал Ян.

– Они могут убираться! – Конде был не на шутку рассержен. – Но никто из них больше не переступит порог этого дома. И дезертирам никогда – слышите, никогда не будет разрешено возвратиться в мою армию.

– Если Его Превосходительство позволит, – сдержанно заметил Ян, – мы пока не знаем всех причин, побудивших полки выйти из повиновения. Возможно, среди них существуют и такие, которые позволят Его Превосходительству проявить снисхождение.

– Не хочу даже думать о снисхождении. – Произнесено это было тонким надтреснутым голосом, но с таким пафосом, что при этом спина старика распрямилась, а в темных глазах зажегся яростный огонь. – Но если вы считаете, что такие причины существуют, я готов рассмотреть их немедля.

– Мы высоко ценим ваше решение, – ответил Грим.

– Вы слишком мягкий человек. – Конде перевел взгляд на меня. – Капитан! – Неожиданно в голосе старика появились металлические нотки. – Командор, надеюсь, уже успел вам обрисовать ситуацию? Эти дезертиры... – Палец Конде указывал в окно на простирающуюся внизу равнину. – ...Эти дезертиры, подстрекаемые людьми, бессовестно называющими себя революционерами, угрожали взять штурмом Гебель‑Нахар. Если они посмеют прийти сюда, я и преданные мне слуги – мы будем сражаться. Сражаться до последней капли крови.

– Губернаторы... – начал Ян.

– Губернаторы? Этим людям нечего мне сказать! – яростно отрезал Конде. Однажды они – точнее не они, а их отцы и деды – выбрали моего отца. Я унаследовал его титул, и ни они, и никто другой во всей Вселенной не наделен правом лишить меня того, что принадлежит мне по праву. Пока я жив, я буду El Conde, и только смерть лишит меня права им быть. Я буду драться, даже если останусь один. Драться, пока последние силы не покинут меня. Но я никогда не отступлю – никогда! Никаких компромиссов! Слышите, никаких!

Вот так продолжался яростный монолог Конде. Произносились все новые и новые слова, но смысл их оставался прежним: ни на один дюйм не уступит правитель Нахара тем, кто собирается изменить государственную систему. Можно было бы не придавать всему этому значения, если бы мы считали: старик выжил из ума, не знает и не понимает того, что происходит в стране. Но хрупким и немощным было лишь его тело, а разум оставался чист; и ситуация в стране представлялась Конде так же ясно, как и нам. То, что он сейчас декларировал, являлось порождением непоколебимого упрямства. Он решил никому и ни в чем не уступать, несмотря на голос разума и известное ему подавляющее превосходство враждебных сил.

Истекли еще несколько минут яростных обличений – пафос его речи стал понемногу стихать. Тогда он в изысканной придворной манере попросил извинить его за некоторую горячность, но не за твердость убеждений. Затем последовал небольшой экскурс в историю Гебель‑Нахара, и после обмена любезностями Его Превосходительство отпустил нас.

– Теперь ты познакомился с еще одной стороной наших проблем, – по дороге в служебный корпус заметил Ян.

Некоторое время мы шли молча.

– Одна из сторон этих проблем, – прервал я молчание, – на мой взгляд, заключена в различии, как мы понимаем, что такое честь, и как эти же вопросы решаются здесь, в Нахаре.

– И не забудь сказать: «При полном отсутствии этой самой чести у Уильяма», – добавил Ян.