На короля он тоже сердит за то, что тот не так скоро,
как ему хотелось, дал ему булаву великого гетмана литовского. Все это верно, как верно и то, что он не хочет вернуться в лоно истинной веры и
предпочитает ей бесстыдную кальвинистскую ересь, что католиков притесняет, где только можно, что строит еретикам кирки. Зато могу поклясться,
что он скорее пролил бы последнюю каплю своей гордой крови, нежели подписал такую постыдную сдачу, как под Уйстем... Придется нам повоевать
немало, ибо не виршеплет, а воитель поведет нас в поход.
- Это мне и на руку! - воскликнул Заглоба. - Мы больше ничего и не желаем. Пан Опалинский виршеплет, вот оно сразу и вышло наружу, какая
ему цена. Самые плевые это людишки! Стоит такому вырвать из гусиной гузки перо, и уж он воображает, что у него ума палата, других учит, собачий
сын, а как дойдет дело до сабли, его и след простыл. Я сам смолоду кропал вирши, чтобы покорять женские сердца, и пана Кохановского <Ян (1530 -
1584) - крупнейший поэт польского Возрождения.> перещеголял бы с его фрашками <короткие, остроумные эпиграммы.>; но потом солдатская натура
одержала верх.
- Я еще вот что скажу вам, - продолжал Володыёвский, - коли уж шляхта зашевелилась, народу соберется пропасть, только бы денег достало, это
ведь самое важное дело.
- О, боже, только не ополченцы! - воскликнул пан Станислав. - Ян и пан Заглоба уже знают, что я о них думаю, а тебе, пан Михал, я одно
скажу: по мне, уж лучше обозником быть в регулярной хоругви, нежели предводителем всего шляхетского ополчения.
- Народ здесь храбрый, - возразил Володыёвский, - искушенные воители. Взять хотя бы хоругвь, которую я набрал. Всех, кто хотел вступить, я
не мог принять, а среди тех, кого принял, нет ни одного, кто бы не служил в войске. Я покажу вам эту хоругвь; право, не скажи я вам об этом, вы
бы все равно признали в них старых солдат. Каждый в огне в два кулака кован, как старая подкова, а в строю стоят, как римские triarii <Триарий
(лат.) - в римских легионах воин-ветеран; триарии стояли в третьем ряду и в решающий момент вступали в бой.>. С ними шведам так не разделаться,
как под Уйстем с великопольской шляхтой.
- Я надеюсь, все еще с божьей помощью переменится, - сказал Скшетуский. - Говорят, шведы добрые солдаты; но ведь они никогда не могли
устоять против нашего регулярного войска. Мы их всегда били, - это уж дело проверенное, - мы их били даже тогда, когда их вел в бой самый
великий их полководец.
- Сказать по правде, очень мне это любопытно, какие из них солдаты, - заметил Володыёвский. - Плохо то, что отчизна несет бремя еще двух
войн, а то бы я не прочь повоевать со шведами. Испробовали мы и татар, и казаков, и еще бог весть кого, надо бы теперь и шведов испробовать. В
Короне с людьми может быть трудно; все войско с гетманами на Украине. А у нас я наперед могу сказать, как все будет. Князь воевода оставит
воевать тут пана подскарбия Госевского, гетмана польного, а сам займется шведами. Что говорить, тяжело нам придется! Будем, однако, надеяться,
что господь не оставит нас.
- Едем тогда не мешкая в Кейданы! - сказал пан Станислав.
- Да ведь и я получил приказ привести хоругвь в боевую готовность, а самому в течение трех дней явиться в Кейданы, - подхватил пан Михал. -
Надо, однако, показать вам этот приказ, из него видно, что князь воевода думает уже о шведах.
С этими словами Володыёвский открыл ключом шкатулку, стоявшую на скамье под окном, достал сложенную вдвое бумагу и, развернув, начал
читать:
- “Милостивый пан Володыёвский, полковник!
С великою радостью прочитали мы твое донесение о том, что хоругвь уже готова и в любую минуту может двинуться в поход. |