|
- В монастырь пойду! - сердито ответил маленький рыцарь. - А кто это на пиру про монастырь толкует? - весело крикнул Кмициц, перегибаясь за спиной Оленьки. - Эге, да это пан Володыёвский! - А ты об этом не помышляешь? Верю, верю! - сказал пан Михал. Но тут в ушах его раздался сладкий голос Оленьки: - Да и тебе, пан, незачем помышлять об этом. Бог даст тебе жену по сердцу, милую и такую же достойную, как ты сам. Добрейший пан Михал тотчас растрогался: - Да заиграй мне кто на флейте, и то бы мне не было приятней слушать! Шум за столом все усиливался и прервал дальнейший разговор, да и дело дошло уже до чар. Гости все больше оживлялись. Полковники спорили о будущей войне, хмурили брови и бросали огненные взгляды. Заглоба на весь стол рассказывал об осаде Збаража, и слушателей бросало в жар, и сердца проникались отвагой и воодушевлением. Казалось, дух бессмертного Иеремии слетел в эту залу и богатырским дыханием наполнил души солдат. - Это был полководец! - сказал знаменитый полковник Мирский, который командовал всеми гусарами Радзивилла. - Один раз только я его видел, но и в смертный час буду помнить. - Юпитер с громами в руках! - воскликнул старый Станкевич. - Будь он жив, не дошли бы мы до такого позора! - Да! Он за Ромнами приказал леса рубить, чтобы открыть себе дорогу к врагам. - Он виновник победы под Берестечком. - И в самую тяжкую годину бог прибрал его! - Бог прибрал его, - возвысив голос, повторил Скшетуский, - но остался его завет будущим полководцам, правителям и всей Речи Посполитой: ни с одним врагом не вести переговоров, а всех бить! - Не вести переговоров! Бить! - повторило десятка два сильных голосов. - Бить! Бить! Страсти разгорались в зале, кровь кипела у воителей, взоры сверкали, и все больше распалялись подбритые головы. - Наш князь, наш гетман последует его завету? - воскликнул Мирский. Но тут огромные часы на хорах стали бить полночь, и в ту же минуту задрожали стены, жалобно задребезжали стекла, и гром салюта раздался во дворе замка. Разговоры смолкли, воцарилась тишина. Вдруг с верхнего конца стола послышались крики: - Епископ Парчевский лишился чувств! Воды! Поднялось замешательство. Некоторые гости повскакали с мест, чтобы получше разглядеть, что случилось. Епископ не лишился чувств, но так ослаб, что дворецкий поддерживал его сзади за плечи, а жена венденского воеводы брызгала ему в лицо водой. В эту минуту второй салют потряс стекла, за ним третий, четвертый... - Vivat Речь Посполитая! Pereant hostes! <Да погибнут враги! (Лат.)> - крикнул пан Заглоба. Однако новые салюты заглушили его слова. Шляхта стала считать залпы: - Десять, одиннадцать, двенадцать... Стекла всякий раз отвечали дребезжанием. От сотрясения колебалось пламя свечей. - Тринадцать, четырнадцать! Епископ не привык к пальбе. Испугался и только потеху испортил, князь тоже встревожился. Поглядите, какой сидит хмурый... Пятнадцать, шестнадцать... Ну и палят, как в сражении! Девятнадцать, двадцать! - Тише там! Князь хочет говорить! - закричали вдруг с разных концов стола. |
