Не   обращая   ни   малейшего   внимания   на  нетерпение  Перегринуса,

заклинавшего ее  всеми  святыми говорить,  продолжать свой рассказ,  старуха

преспокойно  уселась  в кресло, вытащила  табакерку,  взяла  добрую  понюшку

табаку и затем принялась обстоятельно  и многоречиво доказывать ему, что нет

большего и вреднейшего порока, чем нетерпение.

     -- Спокойствие,  -- говорила она,  -- спокойствие, сыночек, тебе нужнее

всего, иначе тебе грозит опасность все потерять  в то самое мгновение, когда

думаешь, что  всего  уже достиг.  Прежде чем  ты  услышишь от меня хоть одно

словечко, ты должен усесться вон там, как послушное  дитя, и ни одним словом

не перебивать моего рассказа.

     Что оставалось Перегринусу, как не повиноваться старухе,  которая,  как

только  Перегринус  уселся,  поведала ему немало  диковинных  и  невероятных

вещей.

     По рассказу  старухи,  оба почтенных господина,  Сваммердам и Левенгук,

продолжали свою драку и в комнате, причем ужасно шумели и бесновались. Потом

вдруг все стихло,  только глухое  стенание возбудило  опасения  старухи,  не

ранен  ли  кто-нибудь  из них  насмерть. Любопытствуя, она стала смотреть  в

замочную скважину и увидела совсем не то, что ожидала. Сваммердам и Левенгук

схватили Георга  Пепуша  и  терли и  давили его своими  кулаками так, что он

становился все тоньше, причем он-то и издавал те стенания,  что донеслись до

старухи. Когда наконец Пепуш стал тонок, как;

     стебель  чертополоха,  они  попытались просунуть  его  сквозь  замочную

скважину.  Уже  половина  тела  бедного  Пепуша  перевесилась  в сени, когда

старуха  в ужасе стремглав  бросилась прочь  от  двери. Вскоре затем старухе

послышался громкий раскатистый смех, и она увидела,  как оба мага

самым  мирным образом выводили  из дома  Пепуша  в его  натуральном  виде. В

дверях  комнаты  стояла  прекрасная  Дертье  и  звала  к себе  старуху.  Она

собиралась принарядиться, и ей нужна была помощь старухи.

     Старуха не могла достаточно наговориться  о великом изобилии платьев --

одно другого  лучше и богаче, -- которые малютка вытащила  из  разных старых

шкафов и показывала  ей. А  такими драгоценностями, как были у  малютки,  по

уверениям старухи, могла обладать  только  какая-нибудь индийская принцесса;

еще и сейчас у нее глаза болят от ослепительного их блеска.

     Старуха рассказала  дальше, как  они  болтали о  том  о  сем  во  время

одевания, как она вспомнила покойного господина Тиса, прежнюю веселую  жизнь

в доме и как, наконец, дошла и до своих усопших родственников.

     -- Вы знаете, --  говорила старуха,  --  вы знаете, милый господин Тис,

что я никого так не почитаю,  как мою  покойную тетушку, жену набойщика. Она

бывала  в  Майнце  и,  кажется,  даже  в  Индии  и  умела  молиться  и  петь

по-французски. Если  я  и  обязана тетушке нехристианским именем Алины, то я

охотно прощаю  это покойнице,  потому  что  зато от  нее  одной  научилась я

тонкому обращению, галантерейности и светскому красноречию.