|
Я не цеплялся винтовкой за камни. Ее выбила из моих рук духовская пуля. Затворный механизм поврежден. Пытаюсь открыть крышку ствольной коробки – заклинило. Все, моя «плетка» отстрелялась. – Что?! – страшно выпучив глаза, кричит Киверов. Он лежит в трех метрах от меня. Я, молча, показываю скрещенные руки. – Мать твою! – ругается майор. Анисимов перебрасывает мне автомат Егеря. Сам ефрейтор сейчас не в состоянии стрелять – промедол унес его в страну грез. Ловлю себя на том, что завидую буряту – он умрет в неведении, счастливым. Успеваю произвести два выстрела. Не знаю, попал ли я в кого то – пот заливает глаза, над лагерем плотным облаком висит желтая пыль. Взрыв гранаты бьет по ушам, осыпает нас каменной крошкой. Это был бросок на удачу, граната не долетела до бруствера метров пять. Мы все отлично понимаем – теперь наша смерть лишь вопрос времени. Скоро духи подберутся на расстояние точного броска. Транспортно боевой Ми 24А, за граненую кабину прозванный в войсках «стаканом», выныривает из за горы и упругий рокот его винта покрывает все прочие звуки. Стрелок оператор мгновенно ориентируется в обстановке и с ходу дает по духам два залпа неуправляемыми ракетами. Бурая дымная стена разрывов наискось пересекает склон, поглотив часть лагеря. «Стакан», показав голубое брюхо, проходит над нами, разворачиваясь для следующего захода. Носовой пулемет вертолета начинает работать, едва только покрытая желто коричневыми камуфляжными пятнами машина оказывается носом к горе. Спустя секунду новый залп НАРов накрывает вжавшихся в камни духов по левую руку от нас. – Ну и слава КПСС, – бормочет Киверов, едва стихает грохот взрывов. Он достает из за короткого голенища сапога трубку сигнального патрона, скручивает колпачок и сквозь клубы пыли в небо взмывает зеленая звезда. Пилот «Стакана» качает короткими крыльями пилонами, давая понять, что заметил нас. Он не садится, а зависает в полуметре над землей посреди разоренного лагеря, медленно поворачиваясь вокруг оси. Стрелок ведет заградительный огонь, поливая из пулемета окрестности. Винт «Стакана» поднимает тучи пыли, пробитые пулями и осколками палатки срывает с растяжек и они хлопают на этом рукотворном ветру исполинскими крыльями упавших на землю птиц. – Лейтенанта оставим, – распоряжается Киверов. – Не положено, конечно, да, боюсь, как бы… Он не договаривает, наклоняется над ефрейтором. Мы вчетвером хватаем Егерденова и тащим его к вертолету, спотыкаясь о камни. Двухстворчатая дверца десантного отсека распахивается, нижняя ее часть оказывается всего в нескольких сантиметрах от земли. – Анисимов, вперед! – командует Киверов, а когда Колька залезает, командует нам: – Подавайте! Быстрее, быстрее! Мы с Григоренко задираем ноги Егеря вверх и суем их в отсек. – Стоять! – орет, держащий бурята под мышки, Киверов. – Куда ногами?! Он же живой! Разворачивай! «Нашел время для суеверий», – со злостью думаю я. Тем не менее, мы послушно вытаскиваем наполовину уже загруженного в вертолет Егеря, разворачиваем его, помогаем майору и Анисимову впихнуть расслабленное, резиновое тело внутрь. Лезем следом. Когда моя нога встает на железную ступеньку, я думаю только об одном – было бы очень обидно получить сейчас пулю между лопаток. Пилот, вывернув голову, жестами показывает нам – закрывайте дверь! «Стакан» взмывает вверх с такой скоростью, что меня сбрасывает с узкой лавки на пол. Рядом валится Анисимов. Он хохочет: – Как на качелях! Егерь лежит чуть в стороне и улыбается, точно бамианский Будда. По моему, он так и не понял, что произошло. Киверов толкает в плечо Григоренко, протягивает ему фляжку. – Слышь, парень, на ка, махни. Тебе больше всех надо. |
