|
Было совершенно невозможно проехать дальше и метра, мой отец остановился у обочины — ах, как это я сказал об обочине, если не было видно уже даже самой дороги, а еще меньше была видна ее обочина или поле, или дерево, или еще что бы то ни было, ибо было невозможно увидеть ничего дальше двух метров, а в этих двух метрах не было видно ничего, кроме миллионов ледяных бильярдных шаров, заполнивших все вокруг и барабанящих по машине с ужасным шумом. Внутри машины стоял такой грохот, что мы даже не могли друг с другом разговаривать. Мы сидели, словно в барабане огромной литавры, по которой некий великан бьет барабанными палочками, и мы лишь смотрели друг на друга и мерзли, и молчали, и надеялись, что наш спасительный корпус не будет разнесен в щепки. Через две минуты все закончилось. Внезапно град прекратился, ветер утих. И только мелкий, спокойный, моросящий дождь продолжал падать с неба. Хлебное поле рядом с дорогой, по которому чуть ранее прошелся шквал, лежало, словно растоптанное. От бывшего кукурузною поля чуть в отдалении остались стоять лишь голые стебли. Сама же дорога выглядела так, словно на нее специально набросали мусор. Насколько хватало глаз — сбитые листья, ветки, колосья. И в самом конце дороги сквозь нежную дымку моросящего дождя я увидел фигуру человека, который куда-то шел. Я сказал об этом отцу, и мы оба стали смотреть на далекую маленькую фигурку, и нам показалось просто чудом, что какой-то человек может ходить там на открытой местности, что после такого убийственного града вообще еще что-то стояло на ногах, когда все вокруг лежало на земле поломанное и разметанное. Мы двинулись вперед под шуршание слоя градин. Когда мы приблизились к фигуре, я узнал короткие штаны, длинные, узловатые, блестящие от воды ноги, черную резиновую накидку, на которой дрябло висел рюкзак, суетливую походку господина Зоммера. Мы его догнали, отец сказал мне опустить окно — воздух снаружи оказался холодным, как лед. — Господин Зоммер! — крикнул он в окно, — садитесь в машину! Мы вас подвезем! Я перебрался на заднее сиденье, чтобы освободить ему место. Но господин Зоммер ничего не ответил. Он даже не остановился. Даже не удостоил нас взглядом. Торопливыми шагами, отталкиваясь своей ореховой палкой, он шел дальше по усыпанной градом дороге. Отец поехал за ним. — Господин Зоммер! — крикнул он в открытое окно, — так садитесь же в машину! При такой-то погоде! Я довезу вас домой! Но господин Зоммер никак не отреагировал. Он неутомимо шагал дальше. Мне даже показалось, что у него слегка пошевелились губы и он пробурчал себе под нос один из своих невразумительных ответов. Но я ничего не услышал и поэтому возможно, что это просто его губы дрожали от холода. Тогда отец свернул направо и открыл, продолжая ехать вплотную к господину Зоммеру, правую дверцу, крикнув в нее: — Так садитесь же, черт бы вас побрал! Вы же совершенно промокли! Вы же накличете на себя смерть! В общем-то выражение «Вы накличете на себя смерть» было совершенно нетипичным для моего отца. Я еще никогда не слышал, чтобы он кому-нибудь всерьез говорил: «Вы накличете на себя смерть!» — Это выражение просто стереотип, — старался он объяснить, когда где-то слышал и вычитывал выражение «Вы накличете на себя смерть» — А стереотип — запомните это раз и навсегда! — это выражение, которое так часто слетает с уст всякого сброда, ч т о оно в конце концов уже ничего не значит. Это точно так же, — продолжал он, потому что здесь он попадал на своего конька, — это точно так же глупо и ничего не значаще, как когда слышишь фразу: «Выпейте чашку чая, моя дорогая, это вам поможет» — или — «Как дела у нашего больного, господин доктор? Вы думаете, он выкарабкается?» — Такие фразы берутся не из жизни, а из плохих романов и из дурацких американских фильмов, и поэтому — запомните это раз и навсегда! — я никогда не хочу слышать их от вас! Так высказывался мой отец по поводу фраз, типа «Вы накличете на себя смерть». |
