— Не врёт она, — перебила Анфису Алёна, всегда молчаливая и строгая. — Представления бывают у Волковых в том амбаре. Давно об этих представлениях люди говорят.

— Представления? Какие же это представления? — удивлялась Настя. — Всё равно ничего не пойму...

— Вот ты нам сказки сказываешь, да? — вмешалась в разговор ещё одна девушка, Катерина. — А они эти сказки на разные голоса представляют... Уразумела? По воскресеньям у них бывают представления. Про это все в Ярославле знают.

Настя задумалась. Можно, конечно, сказку на разные голоса говорить. Один, скажем, за царя будет, другой — за царевича... Только как же там, у них? Вот кабы посмотреть! Хоть бы одним глазком взглянуть...

Она быстро спросила у Алёны:

— И всякий туда пойти может?

— Куда? — не поняла Алена.

— Да в амбар, на представления поглядеть?

— Всякий...

— И я могу? Пустят меня?

— А чего ж... Иди и смотри на доброе здоровье.

Настюшка вся затрепетала:

— Ох...

А в голове у неё такая сумятица! Погодите, подумать надо. Завтра-то какой день? Как раз воскресенье! Значит, завтрашний день там у них в амбаре будут представлять? А не отпроситься ли у Неонилы Степановны? Нет, лучше у самой барыни. Она, Настя, ненадолго сбегает. Одним глазком поглядит и обратно. А кружева, какие полагается, сплетёт...

Нет, не пустят. И просить нечего.

Надо изловчиться, чтобы без спроса. Потихоньку...

Настя притянула к себе Фленушку, зашептала ей на ухо.

Фленушка покачала головой. Ответила тихо, чтобы никто не слышал, почти испуганно:

— Что ты, Настя! Разве можно? Ишь, чего надумала! Да как же ты выберешься отсюда? Отчаянная, право...

А Настя не отстаёт, шепчет слова горячие, быстрые: выбраться-то она выберется. Не их печаль. Здесь бы её не хватились, вот что!

— Это мы устроим, — подумав, говорит Фленушка. — И работу твою сделаем...

— А коли так...

Настя обняла Фленушку за плечи, прижала к себе...

— Ах ты, Фленушка-голубушка, ненаглядная моя!..

И Фленушка ласково обнимает Настю:

— Да погоди ты... Прежде времени не радуйся.

Как же не радоваться? В душе у Насти ни с того ни с сего вдруг словно птицы запели.

А в девичьей уже наступила тишина. И месяц ушёл за деревья, не заглядывает больше к ним в оконце. Темно. Слышно дыхание спящих девушек, и мыши скребутся под полом.

Одной Насте не спится. И тревожно ей почему-то и сладко.

Пусть всё пропадом пропадает, а на представление в том амбаре она поглядит...

Сборы

...А про представления у Волковых уже говорят в Ярославле. Больше месяца идут они. Начались вскоре после того, как старший из братьев Волковых, Фёдор Григорьевич, вернулся из Москвы.

Иные говорят с осуждением об этой затее. Вот ведь какой почтеннейший человек был Фёдор Васильевич Полушкин, покойный отчим Волковых. Заводы при нём процветали. Капиталы множились. Не только в Ярославле — с Москвой, с Санкт-Петербургом торговлю вёл. А умер, досталось его имущество пасынкам, и всё полетело прахом. Хоть их пятеро, пасынков-то, а проку от них никакого. Все дела заброшены. В записные книги, поди, и не заглядывают. Заводы в упадок, наверно, приходят. Шуточное ли дело — что ни воскресенье, у них новая забава! А денег-то, денег сколько на это тратят! Одних красок сколько идёт на малевание холстов, что ставят они на своём помосте! А масла сколько сгорело в тех плошках, что перед пологом зажигаются, когда тот полог раздёргивают. Где уж тут заводскими делами заниматься, коли в головах и в мыслях у них сплошное озорство.

Богобоязненные люди ворчат: в церковь ходить надо, душу спасать, грехи замаливать, а они бесовскими потехами народ мутят.