И закипела работа!

Явились и плотники, и столяры, и маляры, и кровельщики. Да нет, без денег пришли работать! Гончарных дел мастера — ими славится Ярославль — сделали для печей их будущего театра фигурные изразцы с разноцветной поливой — зелёной и жёлтой.

Теперь большое деревянное здание театра стоит готовое. Снаружи оно ничем не примечательно: просто длинный сарай без окон. Да и внутри в нём нет ничего особенного. Разве только большая удобная сцена и нечто вроде чуланов позади неё, где смогут переодеваться актёры.

Но ведь главное в другом: сколько людей смогут смотреть их спектакли! Кто захочет, тот и смотри. Можно и одну копеечку за вход!

Сейчас все они — сам Фёдор Григорьевич, и оба его брата, и остальные актёры — заняты устройством сцены, декорациями, освещением, костюмами. Все они на время превратились в декораторов, костюмеров, в маляров и плотников.

Поскорее хочется открыть театр, а работы, кажется, прибывает с каждым днём!.. 

Страдная пора

— Фёдор! Фёдор, поди-ка, глянь! — крикнул Гаврила Волков, подзывая брата. — Чего-то подбавить надо, не то сини, не то зелени... Не тот колер, мертво очень...

Он отходит от холста. Издали смотрит на тёмно-серые, почти чёрные мазки. Это декорация — скалы, к первому спектаклю. «Милосердие Тита» пойдёт в день открытия театра.

Волков подходит к Гавриле. Некоторое время молча смотрит на скалы. Потом берёт у брата большую кисть и, обмакнув в краску, уверенной рукой кладёт несколько широких мазков. Но не синих и не зелёных, как думалось Гавриле. Нет, густой багрянец заиграл на скалах, точно лучи заходящего солнца, пробившись сквозь тучи, брызнули на мрачный пейзаж.

— Ловко! — усмехнулся Гаврила, отойдя от холста на несколько шагов. — Чего там, врать не стану — в мыслях не было мазнуть багрянцем...

А Фёдор Григорьевич уже хлопочет в другом месте. С Яковом Даниловичем Шумским прилаживает освещение сцены. Театр большой, зрителям дальних рядов плохо будет видна игра актёров, если не позаботиться об ярком освещении. После долгих поисков и размышлений Фёдор Григорьевич предложил сделать так: подле каждой масляной лампы, поставленной на краю помоста, прикрепить хорошо отшлифованный лист меди, выгнутый полукругом. Блестящая медная поверхность будет не только отражать свет лампы, тем увеличивая его яркость, но и отбрасывать лучи на лица актёров, декорации.

— А если малость наклонить? — предлагает Шумской и слегка нагибает полукруглый лист ближе к огню. — Обидно ведь! Больно много драгоценного нам света без толку уходит вверх, на потолок...

Фёдор Григорьевич с сомнением качает головой.

— Нет, тоже нехорошо. Лица будут в темноте, ноги же освещены. А если вот эдак? — с живостью говорит он и пристраивает сверху, над масляной лампой, медную пластину. — Как, Яков?

— А ничего... Получается!

И правда, свет под широким углом направлен теперь и не на пол и не на потолок, а прямо на лица тех, кто будет играть на сцене.

Очень хотелось волковцам открыть свой театр на святках. Но вот уже декабрь на вторую половину, и святки вот они, на носу, на днях начнутся, а работы, можно сказать, невпроворот!

Никто не сидит без дела — кто молотком орудует, кто грунтует холсты для будущих декораций, кто самые декорации пишет... А всё-таки до открытия — ох, как далеко!

— Фёдор Григорьевич, а Фёдор Григорьевич! — зовут плотники.