Нас ждет прогулка, обед, потом психология, а потом мы с Шейном произведем, так сказать, обмен заложником. День будет насыщенный.

В обед звонит мама Шейна, так что мне приходится прервать восторженную болтовню Мэри-Энн о камнях, которые она нашла на прогулке.

– Погоди-ка. Это твоя мама. – Я тут же отвечаю на звонок: – Привет, Эйприл.

– Привет, дорогая. Просто хотела узнать, как дела. Убедиться, что у вас там все в порядке.

– Все отлично, спасибо. – Мама Шейна звонит мне каждый день, то есть примерно в миллион раз чаще моей собственной матери. Свою маму я слышу хорошо если раз в несколько месяцев.

– Как продвигаются поиски дома? – спрашиваю я.

– Хорошо. Кажется, кое-что нашла. Можешь сказать Шейну, что я чуть позже пришлю ему список. Будем надеяться, у него будет возможность глянуть. На каникулах можем обсудить этот вопрос и решить, что делать со всей этой недвижимостью.

Я даже представить не могу, каковы масштабы «всей этой» собственности. У Райана было несколько компаний, куча домов, и теперь все это перейдет Шейну и Мэри-Энн.

– Хочешь поговорить с мамой? – спрашиваю я, прикрыв микрофон.

Она качает головой.

– Я позвоню ей вечером.

– Мэри-Энн говорит, что позвонит сегодня вечером, – сообщаю я Эйприл.

– Вот и отлично. Спасибо, что выручаешь, Диана. Ты не представляешь, как важно, что ты стала частью нашей семьи.

Черт, от таких слов у меня ком встает в горле. Да, у меня есть семья. Папа, Ларисса, Томас. Но услышать подобное от… матери – совершенно другое дело.

Это такое эмоциональное потрясение, что я ощущаю его отголоски, даже когда передаю Мэри-Энн Шейну перед тренировкой с остальными чирлидершами. О словах Эйприл я думаю и после тренировки. Выходя из раздевалки с Кристал и Брук, я вдруг задумываюсь, каковы шансы, что наши с мамой разногласия, трещина между нами – отчасти моя вина. Может, дело в том, с какой частотой я звоню ей? И что я делаю, чтобы сократить расстояние между нами?

Поразмыслив над этим как следует, я прихожу к выводу, что в какой-то момент я так привыкла, что мама совершенно не интересуется моей жизнью, что сдалась. Осознала, что никогда не буду достаточно умна в ее глазах, и решила, что печься о матери бессмысленно.

А стоило бы! Я никогда не осуждаю тех, кто отрезал от семьи одного из родственников. На то может быть множество причин. И я ни за что не стала бы осуждать человека за фразу «ой, я со своей матерью не разговариваю». Я бы ни единого вопроса не задала – просто решила бы, что на то есть свои причины.

И если смотреть на ситуацию более широко, я не в худшем положении.

В фойе спортивного центра я направляюсь не к выходу, а к пустой скамье, махнув девочкам на прощание. Сажусь и набираю мамин номер.

Я уже готова услышать автоответчик, но тут, к моему удивлению, мама берет трубку.

– Диана! Все в порядке?

Меня так и тянет сказать, мол, как будто тебе дело есть, но я успеваю сдержаться – включается мозг. И другого доказательства мне не нужно. Проблема отчасти и правда во мне. Может, я маме и небезразлична. С чего я сразу решила, что ей нет до меня дела?

– Дело в Персивале? – встревоженно спрашивает она.

И тут я внезапно спохватываюсь, что так и не поговорила с ней о случившемся с Перси. Я попросила папу передать ей, что позвоню, когда буду готова поговорить, и, хотя я уже мельком затрагивала этот вопрос, толком мы так и не поговорили.

Становится все более очевидно, что крах наших отношений – вина обеих сторон.

– Я просто сволочь, – выпаливаю я.