Хочешь сказать, я ревную? Кого? К кому?

    «А вот это хороший вопрос. С очень простым ответом, как и полагается всему истинно хорошему».

    Она удовлетворённо замолчала, словно смакуя гениальность собственных умозаключений, и так увлеклась избранным занятием, что я вынужден был снова повторить свой вопрос, на ceй раз гораздо спокойнее и много заинтересованнее:

    Так кого и к кому я ревную?

    «Ревнуешь мир. Ревнуешь к миру».

    Такое возможно?

    «Конечно. Возможно вообще всё».

    Не говори загадками!

    «В Маллете ты увидел своего соперника в борьбе за любовь мира. Сначала тебе было даже радостно сознавать, что кто-то ещё может выполнять твою грязную работу, но потом... О, потом тебя настиг неподдельный страх! Как же так, подумалось тебе, на том игровом поле, где ты безраздельно властвовал всё это время, появился новый игрок, а это означает, что придётся делиться».

    Чем? Я никогда не желал власти. Я бежал от неё, открещивался, отказывался, отбивался. Разве нет? Я могу отдать её целиком, лишь бы кто-то согласился принять сей сомнительный подарок.

    «При чём тут власть? На свете есть более заманчивые сокровища, - хихикнула Мантия. - Ты желал любви. Ты видел, как Нити любят ласку чутких пальцев Маллета, а сам вспоминал, с каким надрывным стоном они встречают твои прикосновения, и теперь, когда каждая из Нитей перестала быть для тебя безымянной частью Гобелена, обретя лик одного из тех, кого ты знаешь с самого детства, ты...».

    Хватит!

    «Больно?»

    Она спросила не только без тени ехидства или насмешки, но и без намёка на сострадание: так могло бы разговаривать существо, знающее о жизни лишь по чужим, противоречащим друг другу рассказам, а потому сопоставляющее в одной и той же фразе все возможные значения. Все сразу.

    Да. Больно, фрэлл меня подери!

    Наверное, подобные чувства испытывает старый муж молодой жены, украдкой подглядев, как его возлюбленная наслаждается негой чужих объятий. Меня Нити принимают с покорностью жертвы, Маллета - с азартом и нетерпением. И если раньше я мог мечтать и надеяться на чудо, то теперь понимаю: иного, нежели страх в чужом взгляде, мне не дано.

    Но мы с Мантией всегда подходим к решению проблем разными путями: я - лирическим, она - практическим.

    «Одного не могу понять... Ты уверяешь меня и себя, что не хочешь причинять вред драконам, так почему же не принимаешь существование Расплетателя как подарок? Как награду за долгое ожидание? Почему, вместо того чтобы начать наслаждаться жизнью, ты надулся, как мышь на крупу? Мир намекнул, что Разрушитель может быть свободен. Разве это не замечательно?»

    Эй, эй, подожди! Я не успеваю столь же быстро забежать вперёд и посмотреть на препятствие с другой стороны. Свобода?

    «Самая что ни на есть. Полная и безграничная. Ты можешь идти куда захочешь, делать всё, что только заблагорассудится, и не думать ни о капризах богов, ни о причудах магии...».

    Примириться с отставкой? Положим, я смогу это сделать. Но о чём же тогда мне думать? С того самого дня, как мне стало известно моё предназначение, мои мысли ни минуты не были...

    «Свободными», - тоном, отрицающим возможность возражений, закончила мою фразу Мантия.

    Наверное. Но и сейчас, после того, что ты сказала... Я не могу поверить. Не получается.

    «Вспомни, ты же думал о пустоте, верно? Пустоте, отгораживающей чувства?»

    Хочешь сказать.