|
— Ты расстроен, что я пожертвовала короной ради жизни Холода. — Расстроен, — повторил он и саркастически рассмеялся. — Нет, я бы так это не назвал. Если бы такая милость была дарована твоему отцу, он бы знал, как следует поступить. — Мой отец на долгие годы покинул страну фейри, чтобы спасти меня. — Ты — его ребенок. — Любовь есть любовь, Баринтус. Что родительская, что любая другая. Он презрительно фыркнул. — Женщина. Наверное, для тебя такие материи могут стать мотивом. Но ты, Дойл? — Он повернулся к черному стражу. — Ты, Дойл, отдал все наши мечты за жизнь одного сидхе. Зная, что станется с двором и всем нашим народом при безумной королеве и династии без наследника. — Я ожидал либо гражданской войны, либо убийства королевы, и затем смены династии. — Как ты мог поставить единственную жизнь выше блага всего твоего народа? — Мне представляется, что твоя вера в наш народ слишком высока, — сказал Дойл. — Была ли Мерри коронована страной и Богиней или нет, а двор слишком глубоко расколот противоборствующими группировками. Убийцы не остановились бы перед троном. Мерри, новую королеву по-прежнему пытались бы убить или лишить ближайшего окружения, оставив одинокой и, по их мнению, беспомощной. Многие были бы рады превратить ее в собственную марионетку. — Никто не посмел бы, будь рядом с ней мы в полной нашей силе, — сказал Баринтус. — Полная сила вернулась ко многим из нас, но не к тебе, — заметил Рис. — Ты получил обратно лишь малую ее часть. И пока Мерри не вернет тебя к полной силе, ты уступаешь почти всем, кого сейчас видишь. Вдруг повисло тяжелое молчание, словно сам воздух вокруг загустел, пытаясь выпить наше дыхание. — Думать, что Убийственный Холод сейчас могущественней великого Мананнана Мак-Ллира, должно быть мучительно, — добавил Рис. — Он не могущественней меня, — заявил Баринтус, но в его голосе слышалось шипение сердитых волн, разбивающихся о скалы. — Прекратите, сказал Дойл и шагнул между ними. Это магия Баринтуса сгустила воздух. Я вспомнила, что он, по рассказам, мог утопить человека за мили от любого водоема — несчастный падал замертво, а изо рта у него лилась вода. — Ты все же решился быть королем? — издевательски спросил Баринтус. — Если ты зол на меня, старый друг, так злись, но Холод не имел голоса в решении своей судьбы. Это был наш с Мерри выбор. — Ты и теперь его бережешь, как наседка. Я встала, по-прежнему держа Холода за руку. — Так тебе не нравится, что мы пожертвовали короной ради всего одной жизни, или что эта жизнь была жизнью Холода? — У меня нет личных счетов с Холодом, ни как с мужчиной, ни как с воином. — Значит, дело в том, что он на твой взгляд не полноценный сидхе? Рис шагнул чуть в сторону из-за Дойла, чтобы взглянуть Баринтусу в глаза. — А может, ты разглядел между Дойлом и Холодом то, чего желал для себя с принцем Эссусом, но не отважился спросить? Все замерли, словно слова были бомбой, летящей на нас — мы все на нее смотрели, но не могли остановить. Ни перехватить ее, ни убежать. Мы стояли столбами, а у меня в памяти мелькали детские воспоминания — отец и Баринтус, задержавшаяся на плече рука, чуть затянутое рукопожатие, объятие, взгляд… И я вдруг поняла, что лучший друг моего отца мог быть ему не просто другом. Любовь не осуждается при нашем дворе, какого бы пола ни были возлюбленные, но королева запретила своим стражам секс с кем бы то ни было, кроме нее, а Баринтусу она позволила перейти к ее двору только на условии вступления в стражу. |
