– Слушай, лейтенант, я не прочь ловить рыбку на живца – главное, чтобы самому не стать дохлятиной.

– Расслабься. Ангел не пристрелит тебя на месте. Такие сукины дети любят убивать медленно и со вкусом. Может, еще попытает немного. Но ты будешь в безопасности. Я все время буду за тобой приглядывать.

– Приведешь отряд французских копов?

– Ни хрена! Это мой арест. Не позволю испортить все дело какой-то шумной ватаге, которая даже не говорит по-английски.

– Не знаю. Как по мне, это рискованно.

Стерн кашлянул:

– Все риски я беру на себя.

– Черт с ним, – сказал я, изобразив нервный смешок. – Живем только раз.

– Вот это настрой. Если выгорит, наш департамент будет тебе должен до гроба.

– А заплатит за гроб, если мы проколемся?

– Может, цветочки пришлют, – сказал Стерн без намека на юмор. – И последнее. Ты правда отец внебрачной дочки Евангелины Праудфут?

– Впервые это слышу. Пора бежать, детектив. Завтра вечером буду в «Лапан Ажиль». Незадолго до полуночи выйду и буду стоять под деревом у входа, как он и просил. Закурю сигарету, чтобы ты меня не пропустил.

– Похоже на план. Придержи у себя записку Ангела. Мне она понадобится, когда я защелкну на нем наручники.

– По рукам, – сказал я и повесил трубку.

Когда я выдал Альфонсу 500 франков за телефонный звонок, он уговорил задержаться на рюмку. Налил нам по бренди, и мы поболтали о лошадиных скачках. Без пятнадцати восемь я снялся с места. Надо было встретиться с Сабором. Я решил пройтись и пошевелить мозгами. Час до заката – мое любимое время дня: тени наполняют каньоны города, а небо над головой все еще молочно-синее. Я всегда был совой. Концерты группы кончались за полночь. В потерянные годы на работе частного сыщика не давали уснуть всенощные слежки. Мой Владыка Сатана требовал проводить ритуалы в темноте.

Иронично, что дьяволопоклонник отправился убивать дьявола. Это не имело никакого отношения к войне со злом. Зло никуда не денется. Как там писал Янош? Диалектика Гегеля? Противоположные силы. Свет и тьма. Добро и зло. На этом балансе работала вселенная. Христос умер почти две тысячи лет назад, а его послание о любви выжило. А когда я прикончу Цифера, ведьмы и колдуны по-прежнему будут собираться в полночь, чтобы праздновать черный шабаш. Так мир и крутится.

Я свернул на рю де Эколь около пяти минут первого, потратив всю прогулку на умствования вместо того, чтобы подогнать мысленный график под завтрашние дела. И к черту. Я знал, что нужно делать. Планы могут пойти под откос, как их не продумывай. Умный комбинатор знает, когда расслабиться. Кое-что лучше предоставить удаче.

Сабор ждал, упулившись в книгу, за тем же столиком в брассерии «Бальзар», где мы ужинали вчера. Я повесил бушлат и оставил саквояж и пальто у круглой металлической вешалки.

– Bon soir, János, – сказал я, положив наплечную сумку рядом со стулом.

– Salve, Ioannes, – приветствовал меня на латыни Сабор. – Quid agis? – другими словами: «Здорово, Джон, как жизнь?»

– Bene sum, – ответил я. – Gratias tibi, – «Хорошо, спасибо».

Так мы игрались, пока официант не принял заказ. Разрыв сил был очевиден: чемпион-тяжеловес против легковесного претендента на «Золотые перчатки». Янош научил меня простым ответам. И все равно я быстро исчерпал словарный запас. Из далеких воспоминаний всплывала позабытая латынь. Слова, знакомые двадцать лет назад. Sacrificium. Tormentum. Sanguinem. Malum.

Мы продолжали. За едой я спрашивал переводы фраз.