Мы продолжали. За едой я спрашивал переводы фраз. Хотел научиться говорить что-нибудь вроде «я не понимаю» и «повторите, пожалуйста». Удобней тянуть время, если станет горячо. Янош давал ответы, пока нарезал бараний окорок на кусочки, словно какой-то жеманный педик: с ножом в правой руке, вилкой в левой, зубцами вниз. Прям выбесил меня. Я рвал свое жаркое из курицы руками, будто варвар. Вот как это делается в Америке. Вытер жир с губ тыльной стороной ладони.

Скрупулезный и чопорный, Сабор игнорировал мои отвратительные манеры.

– Незачем учить все и сразу, Джонни, – сказал он, насаживая на вилку крошку баранины. – В нашем распоряжении два вечера. Язык проще усвоить, если потреблять его маленькими порциями.

– Не угадал, Янош. – Я облизал пальцы. – Пока что это наш последний урок. Завтра вечером у меня дела. Во вторник я отбываю в Рим.

– Почему так рано?

– Еду на поезде. – Кислое выражение Сабора, как у строгой училки, сообщило мне, что он недоволен. – За пару дней все равно не научусь болтать, как Папа, – сказал я.

– Sans doute, mais… Чем больше готовишься, тем лучше.

Мы доели. Я заказал вторую бутылку вина. Янош потерял в меня всякую веру. В его глазах не осталось надежды. Мы потягивали вино. Я вытягивал из него новые слова. Сабор практически не старался. Не вкладывал усилия. Когда мы пожали руки у дверей, я видел в его глазах, что он считал меня мертвецом.

– Удачи, Джонни.

– Спасибо. – Я сжал его руку. – Увидимся на следующей неделе.

– Peut-être, – ответил с печальной улыбкой Сабор.

Это самое скорбное «может быть» не выходило у меня из головы всю дорогу до «Барона Самеди». В такси я размышлял о Яноше. Он думал, что я не готов для работы под прикрытием. Себя Сабор считал более подходящим кандидатом. Он же шпион, подкованный в латыни. Он не знал, что я пятнадцать лет проработал шпиком в Нью-Йорке. Профессор видел во мне всего лишь какого-то бывшего поп-певца. Только ли о сожалении говорила его жалкая улыбка? Бедный старый Джонни идет на смерть? Или здесь имелся более зловещий подтекст? Может, Сабор меня продал?

Я поднялся в квартиру Бижу и сложил сумки в чулане в коридоре. У Яноша не было правдоподобных поводов для предательства. Если все выгорит, он только выиграет от закрытой информации. Я бросил газеты на софу в гостиной. Даже если двину кони – не беда. Сабор не при делах. Он ничем не рисковал. Подчиняться страху – всегда ошибка. Мне просто надо выпить. Найти Бижу в темном ночном клубе оказалось практически невозможно. Я ждал у бара, послав весточку через официанта. Через несколько минут она вырвалась из теней, как восстающее солнце, – великолепная в платье из золотого ламе.

Мы целомудренно поцеловались. Бижу жестом попросила у бармена бутылку шампанского. Я бы не отказался от чего покрепче, но удовольствовался шипучкой, чтобы не огорчать ее. Ее еще ждала работа, и после единственного бокала она ускользнула обратно в темноту. Я забрал двойной снифтер коньяка с собой наверх и уселся на софе с газетами. Аккуратно прочитал. Не все статьи. Кому какое дело, что Китай сожрал Тибет? Мне ли не насрать, если Фидель Кастро планировал нанести визит в Вашингтон в этом месяце? Заголовки с первого взгляда говорили, надо читать статью или нет. Я искал что угодно об Итане Крузмарке.

Буде тело корабельного магната-дьяволопоклонника найдено в туннеле метро, это бы вошло в мировые новости. Я не нашел ни единого слова. Ничего. Rien. Перепроверив имена в колонке некрологов, я все равно остался ни с чем. Отсутствие новостей – лучшие новости.