Медсестра укладывала шприц в стерилизатор, когда Элизабет, сияющая от счастья, с розами в руках вошла в комнату больной.

По мере того как здоровье Мази шло на поправку, характер ее становился все капризнее и капризнее. Ей не нравилась еда, она была недовольна отоплением, ей было то душно, то зябко, она требовала себе дополнительного одеяла, а потом сбрасывала его под предлогом того, что оно давит на ноги. Она просила, чтобы ее невестка почитала ей что-нибудь, а потом внезапно отсылала ее назад, говоря, что устала. Или вдруг принималась ворчать на доктора, считающего, что ее выздоровление будет долгим, а потом с кокетством готовилась к его очередному визиту. Все свое плохое настроение она выливала, в основном, на бедную мадам Монастье. Она жаждала сопротивления, но в ответ получала только улыбки. Все семейство радовалось тому, что она довольно быстро набирала силы. А через некоторое время она потребовала свою самую красивую ночную рубашку, свои серьги и парик. Доктор Бежар разрешил ей вставать, но не покидать пределов комнаты.

Успокоившись, Патрис снова принялся за свою работу. Ведь кроме танца Саломеи ему надо было представить до конца апреля два военных марша для римских легионеров, плач закованных в цепи рабов и три застольные песни, которые должны быть исполнены на большом празднестве, организованном тетрархом. В доме снова зазвучала фортепианная музыка. Элизабет чувствовала, что ей совершенно нечем заняться в этом доме. Время от времени она писала Кристиану коротенькое письмо и с нетерпением ждала от него ответа. Он писал реже, чем ей хотелось бы, но когда она получала от него ответ, то его тон был таким горячим, что она была полностью вознаграждена за свои ожидания. Он всегда находил такие удивительные слова о ней, о ее красоте, о желании, которое она вызывала в нем даже на расстоянии. Он также описывал во всех подробностях свою жизнь в Межеве: «Вчера я спустился с горы Сен-Жерве… Сегодня проехал по перевалу Вери с двумя товарищами…» Она была с ним. Вдыхала чистый и холодный воздух, видела далеко внизу огоньки небольшого домика. Изгнанница, читающая вести с родины! Сладостное волнение отделяло ее от городского шума. Она даже не могла точно определить, что она любила больше: Кристиана или горы. Но потом вдруг перед ней возникала садовая решетка и ее мечта рассыпалась прахом. Городская грязь приходила на смену горному снегу. Неизменно улыбающийся мужчина встречал свою жену в доме, забитом мебелью, почти всегда покрытой чехлами.

— Тебя долго не было, моя дорогая!

Она целовала его, не испытывая ни малейших угрызений совести: не было ничего общего между женщиной, ходившей на почту за письмом до востребования и той, которая сейчас беспокоилась о здоровье Мази.

— Она чувствует себя хорошо, — сказал Патрис. — Я даже сыграл с ней партию в шашки.

Они дождались окончательного выздоровления Мази и только потом вернулись в свой домик.

ГЛАВА VIII

Явившись с простым дружеским визитом, доктор Бежар мирно болтал с Мази в ее комнате, когда Патрис постучался в дверь и, войдя, сказал сдавленным голосом:

— Доктор! Скорее! Моей жене плохо!..

— Что?! — вскрикнула Мази, поднимаясь с кресла.

— Она сейчас едва не потеряла сознание, — продолжал Патрис. — Я уложил ее в постель. Но она не хотела, чтобы вы знали об этом. Но я очень обеспокоен, доктор! Она такая бледная!

Доктор Бежар поднялся на своих коротких ножках и, выпятив животик, сказал:

— Не стоит так паниковать. Видимо, это не очень серьезно. Сейчас возьму свой чемоданчик и пойду с вами.

Мази хотела последовать за ним, но врач запретил ей это, так как она была еще очень слаба, а в саду после дождя было холодно.

— Во всяком случае, перед уходом я обязательно зайду к вам, чтобы вас успокоить, мадам, — добавил он, направляясь к двери.