Он утыкается мне в бок. Миссис Бискотти уходит.

Суд приговаривает отца Марио к двадцати пяти годам тюремного заключения. Суд приговаривает лишить мать Марио родительских прав. Суд постановляет назначить законными опекунами Фрэнка и Элизабет Миллер.

Мы выиграли эту битву. Мы выиграли на всех фронтах. Но сколько еще таких войн! Сколько из них никогда не начнутся, потому что все вокруг предпочитают молчать и закрывать на подобное глаза.

2.

Пока мы занимались делом Марио, я должен был держать себя в руках. Я должен был контролировать себя ради Марио. Теперь, когда все позади, когда мы выиграли, когда его ублюдка-папашу посадили, мои мысли снова начинают погружаться в хаос.

Я достаю измятую фотографию друзей Дэвида Стоуна. Я достаю записную книжку Дэвида Стоуна. Я листаю ее. «Г» — Гарри Паркер. «У» — Уоррен Стимен. «В» — Виктор Фёрт. «М» — Макс Уитмен. Номера телефонов. Но им больше пятнадцати лет. Все могло измениться. Наверняка все изменилось. Я не знаю, зачем взял фотографию и блокнот из дома Джины Стоун. Я не знаю, что собираюсь со всем этим делать.

Я выхожу на улицу. Я пробегаю два квартала, чтобы освободиться от мыслей, но их слишком много. Я думаю о Дэвиде Стоуне. Я думаю о Гарри Паркере. Я думаю об Уоррене Стимене. Я думаю о Викторе Фёрте. Я думаю о Максе Уитмене. Я захожу в телефонную будку. Я вырываю из справочника желтую страницу и записываю на ней четыре имени и четыре номера телефона. Я достаю зажигалку и поджигаю блокнот. Он сгорает на металлической полке телефонной будки. Я смотрю на фотографию и поджигаю ее тоже. Лица плавятся в огне и превращаются в пепел. Я хотел бы увидеть, как превращаются в пепел эти люди. Я думаю, что хотел бы увидеть, как они сдохнут. Я хотел бы, чтобы они мучались перед смертью. Больше всего я хотел бы, чтобы они никогда не рождались, но это уже не в моих силах.

Я снимаю трубку и набираю номер.

— Могу я поговорить с Гарри Паркером? — Спрашиваю.

— Вы ошиблись. Здесь таких нет.

Я снова набираю номер.

— Могу я услышать Уоррена Стимена?

— Вы не туда попали.

Я набираю третий номер.

— Как мне поговорить с Виктором Фёртом?

— Мне очень жаль, но он переехал много лет назад.

Я набираю последний номер.

— Пригласите Макса Уитмена?

— Это я, — отвечает голос, и я узнаю его.

Я узнаю его даже по телефону. Даже сквозь старые провода и динамики, я узнаю этот голос.

— Да! Я слушаю. Это Макс Уитмен. Говорите!

Я молчу. В горле встает ком. Подкатывает тошнота. У меня кружится голова.

— Да говорите же! Вас не слышно! — Орет Макс.

Я молчу. Я не могу дышать. Сердце вот-вот вырвется из груди. Я облокачиваюсь о стеклянную стенку будки и вешаю трубку. Это его я видел тогда, выходя из кафе. Его, мерзкого ублюдка, Макса Уитмена.

Вдруг я чувствую резкую боль в спине. Меня простреливает в области поясницы. Мне так больно, что я вскрикиваю, морщусь и сжимаю зубы. Я не могу пошевелиться — такая сильная боль. Я хватаюсь за спину. Боль не проходит. Я стою, облокотившись о стенку телефонной будки, и не могу пошевелиться. Я тяжело дышу, сжимая зубы. Наконец, меня отпускает. Боль притупляется. Она не исчезает совсем, но становится не такой острой.