- Он изменил из-за любви...

- У нас мою любовь тоже назовут изменой... Я очень верю в тебя, Мари, я верю в себя, но я знаю наших людей... Тут царит ненависть к тем, кто говорит не по- испански... Считают, что это янки... Погоди, у нас прекрасный урожай какао, мы получим много денег, сюда приедет масса инженеров и механиков из Европы... Тогда приедешь и ты... А сейчас мы будем слишком на виду, нельзя, мое рыжее счастье...

- Я не очень-то ревнива, но мне горько думать, что кто-то может быть с тобой рядом...

- Я встаю в шесть и засыпаю в час ночи... - Он улыбнулся. - Да я даже и не вижу женщин... У меня есть хорошая знакомая, но она любит моего друга и мне она как сестра, а когда мне совсем уже безнадежно без тебя, я еду к ним и там ложусь спать, а они устраиваются в разных комнатах, чтобы не дразнить меня...

- Кто бы мог подумать, что революционный премьер Гариваса ведет жизнь монаха...

- Ты не веришь мне?

- Я люблю тебя...

- Это я люблю тебя.

- Скажи еще раз.

- Я тебя люблю.

- У меня даже мурашки пробегают по коже, когда ты это говоришь... Нельзя как- нибудь оторваться от твоих телохранителей?

- В сельве нет дорог, а если мы с тобой станем любить друг друга на шоссе, соберется слишком много водителей, - он засмеялся. - А вот я верю тебе, Мари. До конца. Во всем.

- Можно мне иногда звонить тебе и задавать дурацкие вопросы о твоей энергопрограмме?

- Не называй мою мечту дурацкой.

- Дурацкими я назвала свои вопросы...

- Никогда так не говори ни про себя, ни про свои вопросы.

- Не буду. А сколько еще ехать? Ты не можешь сбавить скорость?

- Могу, только они окажутся тогда совсем рядом.

- Лучше б мне и не приезжать к тебе... Я никогда не думала раньше, что ты такой...

- Какой?

- Гранитный...

- Не обижай меня... Просто сейчас особый момент, понимаешь?

- Нет, не понимаю, ты же не объяснил мне...

- Сейчас, в эти дни решается, очень многое... Я не вправе говорить тебе всего, но ты настройся на меня, Мари, почувствуй меня. Ты думаешь, я не знаю, сколько у меня недругов, завистников, открытых врагов? Ты думаешь, я не знаю, как будут счастливы многие, если мой проект провалится? Да, ты верно чувствуешь, что Грацио - ключевая фигура этих дней, но не один он, тут и Дэйв Ролл, и Морган, и Барри Дигон, но ты забудь про это, я и так сказал тебе слишком много, не надо бы мне, нельзя посвящать женщину в мужские дела, это безжалостно...

- Мигель, а помнишь, что я сказала тебе, когда ты впервые у меня остался?

- Помню. Я помню каждую нашу минуту... Помню, как просто и прекрасно ты спросила меня...

И вдруг, как в хорошем детективном фильме, из переулка на дорогу выскочили двое парней. Лица их были бледны до синевы; они встали, нелепо раскорячившись, вскинули к животам короткоствольные "шмайссеры"; Санчес резко вывернул руль, успел резко и больно пригнуть голову Мари, снова крутанул руль, услышал автоматную дробь за спиной - это, высунувшись из "шевроле", по террористам палили охранники, нажал до упора на акселератор и понесся по середине улицы к выезду из города...

Когда Санчес вернулся во дворец, там шло экстренное заседание кабинета; о покушении докладывал начальник управления безопасности; заговор правых ультра; министр обороны майор Лопес внес предложение, чтобы отныне в машине премьера всегда ездил начальник охраны, а сопровождали премьера две машины с офицерами из соединений "красных беретов" - самые тренированные соединения республиканской армии; несмотря на то, что Санчес голосовал против, а начальник генерального штаба Диас воздержался, предложение Лопеса было принято большинством голосов.