– Его звали Сантьяго Бланко.

– Спасибо, Джилл, это все, что я хотела выяснить. Вы были так любезны…

– Роса… подождите, не вешайте трубку… почему вы не интересуетесь в первую очередь теми, кто причинил ей вред?

– Кого вы имеете в виду? – Как же она защищает Сантьяго Бланко! С чего это, интересно? Я вспомнила служанку Томаса Рохаса, ее недоумение по поводу того, что Джилл остановилась в гостинице, а не у них, как раньше, и фразу самого ректора: «Джилл уже какое‑то время не слишком меня жалует». – Томаса? – тихо спросила я.

– Его, сукин он сын!

– Почему вы раньше ничего не сказали?

– Потому что речь идет не обо мне, а о моей подруге. Поверьте, я не порвала с ним все отношения только из‑за Висенте… Вы ведь знаете, он очень привязан к отчиму.

Она замолчала.

– Больше вы ничего не хотите сообщить?

– Мне ничего не следует больше говорить. Но когда вы будете беседовать с ним, спросите его о кузине Кармен, той девице с юга, которую она пригрела и терпеливо воспитывала, даже сделала своим секретарем…

– Глория Гонсалес?

– Она самая… Хотелось бы знать, что он ответит.

Больше мне действительно не удалось вытянуть из нее ни слова. Я немного поразмышляла об этой Глории Гонсалес, в свое время почему‑то уволенной, но, поскольку на расстоянии все равно ничего не выяснишь, быстренько выкинула ее из головы и полностью сосредоточилась на мексиканском писателе Сантьяго Бланко.

Не нужно быть особенно проницательной, чтобы, прочитав интервью, заинтересоваться именно этой фигурой: К.Л.Авила не стала бы обращать внимание журналиста на то, что снимала комнату у писателя, если бы этот факт не значил для нее так много. Квартира, которую я вот уже восемь лет снимаю в доме на углу Пласа Италия и Викунья Макенна, принадлежит одному инженеру, но, будь он даже частным детективом, мне бы в голову не пришло упомянуть о нем в интервью.

А потому, вернувшись домой в Олимпийскую деревню, Уго обнаружил, что мать его детей одержима очередной идеей. Чтобы немного остудить мой пыл, он пригласил меня поужинать в недавно открывшемся итальянском ресторанчике. (Почему все водят меня в итальянские рестораны?) По такому случаю я причесалась, принарядилась и, глядя на себя в зеркало, подумала, что малая толика кокетства не повредит женщине даже в сто лет.

Когда мы выходили, дверь соседней квартиры неожиданно открылась. Хулиан Росси, как истинный аргентинец, с годами стал еще более осанистым и представительным. Наверное, в детстве он потреблял больше протеинов, чем Уго и я, вместе взятые, а может, все дело в итальянских корнях. Он радостно приветствовал нас, из чего я заключила, что мой бывший муж по‑прежнему с ним дружит. Дождавшись вместе лифта, который здесь работал бесперебойно и никогда не застревал, не то что у меня дома, мы спустились вниз, и я, несмотря на выражение лица Уго, бросилась в атаку.

– Уго сказал, ты преподаешь литературу в УНАМ. – И, едва дождавшись ответа, продолжила:– А не знаешь, случайно, писателя Сантьяго Бланко?

– Конечно, знаю, он тоже работает в университете, мы, можно сказать, друзья. Он тебя интересует?

– Да, я обещала одному чилийскому литературному журналу интервью с ним…

– Так ты у нас журналистка?

– Нет, просто иногда кое‑что делаю для этого журнала, а поскольку я сама прослушала курс литературы в УНАМ… – Тут я запнулась, почувствовав себя полной идиоткой, и взгляд Уго не замедлил усилить это чувство. – Не знаешь, как его найти?

– Я дам тебе телефон его офиса.