"Гениальный Крейслер, – сказал скрипач Годенко, – учил сонату Бетховена шесть лет". Годенко это понравилось: он считал, что музыка сродни исследованию в Арктике. Годы и труд – лучшее мерило успеха. И вернейшая тому гарантия.

Безродный рассказывал ему, что в Японии есть профессор Судзуки, у которого по всей стране три тысячи учеников. Это мальчики и девочки трехлетнего возраста.

"Зачем вам так много учеников? Что это даст?" – спросил скрипач у профессора во время гастролей по Японии. "Я не хочу сделать их виртуозами, – ответил профессор, перенесший две войны и Хиросиму. – Если люди будут приобщены к музыке с детства – войн не будет. Физическая расправа противна самому духу музыки. Я имею в виду скрипичную музыку, конечно".

Годенко сидел и курил. В приемнике слышались писки и шумы. Концерт только что кончился, а новая передача не начиналась. Никаких новых известий ни от Морозова, ни от Богачева не поступало. Морозов только передал, что Струмилин лежит с сердечным припадком, а ведет самолет Богачев. По времени Богачев должен был прилететь на станцию, но пока что он даже не вышел на связь. Все собравшиеся в балке у начальника станции понимали, что это могло значить, но никто об этом не говорил. Старались говорить на отвлеченные темы: о музыке, о новых кинофильмах, о живописи.

Первым не выдержал Муромцев – летчик-ас, прилетевший с Годенко. Он предложил:

– Может, я облетаю район?

– Подождем, – ответил Годенко, – ветер плохой, туман, наверное, Богачев низко идет, скорость теряет. Как погода?

Метеоролог ответил:

– Разъяснивает.

– Вы сибиряк? – улыбнулся Годенко.

– Да. А откуда вы знаете?

– По "разъяснивает". Хорошее слово, сибирское.

В балок вошел повар. Он работал в ресторане "Европейском" в Ленинграде. Ему было двадцать два года, но он считал себя истинным полярником.

– Что нового? – спросил он. – Радио не принесло никаких вестей?

Он любил выражаться по-полярному. После двух месяцев пребывания на полюсе ему казалось унизительным говорить как-либо иначе.

– Много говорите, – улыбнулся Годенко, – экономьте время. Просто спрашивайте – "слухи"? И все будет ясно.

– Если б я был артист, то рассказал бы вам смешной случай, происшедший у нас в ресторане, – сказал повар.

Годенко хмыкнул:

– Про "если бы" существует хороший анекдот. Один старый одесский портной сказал:

"Если бы я был царь, так я бы жил по-царски и даже лучше". – "А как лучше"? – спросили его люди. "Я бы еще немножечко шил", – ответил старик.

Зимовщики не успели посмеяться. Вбежал радист. Он крикнул с порога:

– От Богачева есть!

Все, словно по команде, встали со своих мест.

– "Сел на льдину из-за тумана, было обледенение, пережидаю, льдина надежная, в течение двух-трех часов выхожу на полюс, самочувствие экипажа и зимовщиков нормальное, немедленно радируйте самочувствие Струмилина, ему сообщите – полный порядок. Богачев".

Богачев прилетел на станцию через пять часов. Зимовщики выходили из самолета, и Годенко поочередно обнимал каждого. Он обнимал ребят, но со стороны казалось, что он не обнимает их, а тревожно ощупывает.

Потом выскочил Брок и спросил:

– Что от Струмилина?

– Все в порядке, – ответил Годенко, – вылезайте и идите отдыхать.