– Полтора миллиона за два года. Столько твой отец никогда еще не зарабатывал.

– И я тоже.

– И кто же ему все это оплачивает, случайно не знаешь?

– Откуда же мне знать?

– Живешь ты у нас, работаешь на Союз спасения. Должна бы слышать кое‑что.

– Наверное, платит тот, у кого и в самом деле на совести смерть Бимбо.

Бывают ведь такие люди, про которых не поймешь, то ли они из себя дурачков изображают, то ли и в самом деле такие наивные. Как тебе с ними обходиться: прижать их хорошенько или же продолжать мирно беседовать?

– Ты когда‑нибудь слышала о Рупрехтерше? – Бреннер попытался зайти с другого конца, считай: сменил тему.

– Отец вечно ее клял на чем свет.

– Я его понимаю. – Бреннер просто взял себе одну из Ангеликиных сигарет, хотя не выкурил ни единой с тех пор, как начал работать на «скорой». – Ирми была домашней медсестрой Рупрехтерши.

– Да я знаю, – сказала Ангелика и дала Бреннеру прикурить.

– И ты тоже все знаешь.

– Живу я у вас, работаю у них. Вот и услышишь порой кое‑что.

– Что же ты мне не сказала?

– Что Ирми была домашней медсестрой Рупрехтерши? Что тут такого важного?

Бреннер сделал две затяжки и снова загасил сигарету.

– Она наверняка еще двадцать одну такую старую каргу на дому обслуживала, – пожала плечами Ангелика.

Ангелика поставила пару пустых бутылок в ящик из‑под пива, потом один ящик на другой, а потом подвинула ногой оба ящика, так что получился ужасный скрип школьной доски.

– Рупрехтерша мне жаловалась, что Ирми у нее все пыталась что‑то разнюхать.

Его голос невольно прозвучал несколько взволнованно, когда он это произнес, но он просто говорил громче, чтобы заглушить скрежет.

– Если ей делать больше нечего было, – произнесла на обратном пути Ангелика. – Она и так могла каждый день снять со счета миллион, а Рупрехтерша даже не заметила бы. Сиделкам не впервой руку в карман таким вот старым перечницам запускать.

– И тем не менее. Я тут поспрашивал. Эта Ирми еще у нескольких пациенток разнюхивала все.

– По мне, так все равно. Пусть себе ищет. Что тебе до нее? Ее ведь просто по ошибке застрелили! – Ангелика потихоньку начинала терять терпение. – Этой женщине всю жизнь так не везло.

– С какой стати ты про нее столько всего знаешь?

Ангелика переложила оливки из стеклянной мисочки в пластмассовую и закрыла крышкой, ну, знаешь, такие пластмассовые мисочки с крышками, которые раньше продавали на частных вечеринках, а домохозяйки приходили и скупали все, а потом им не хватало денег на хозяйство, ну, потом развод и все такое, но мисочки все‑таки очень удобные.

– Я здесь работаю.

– А живешь у нас.

Она поставила миску в холодильник, и я хочу заметить: если остатки пищи сохраняются дольше брака, то это вовсе не в духе Создателя. То есть, я хотел сказать, чем брак. Может, и хорошо в духе создателя контейнеров, да вот видишь, такие штуки именно так называются.

– Ирми была с одним из коллег моего отца.

– С кем?

– Ты его уже не застал.

Она протерла стойку бара розовой тряпкой «веттекс» и бросила этот «веттекс» в только что опорожненное мусорное ведро, а потом понюхала пальцы и брезгливо скривилась, а потом сказала:

– Я уже и не помню, как его звали. Все его называли просто «парень из Лунгау», Лунгауэр. Хотя он вовсе не лунгауец, он из Бургенланда. Понятия не имею, почему его так называли.

– И он что, бросил Ирми?

– Нет, они даже собирались пожениться.