Изменить размер шрифта - +
  Будучи  священником,  он  писал  книги
антирелигиозного содержания, так что о нем говорили: "Прежде чем дать  ему
сан епископа, его следует заново окрестить". Асам про себя он написал так:
"Слабоумный, глухой, бессильный, неблагодарный".  Непоследовательность его
была поразительна: он был в отчаянии, когда  умерла  Стелла,  его  любимая
женщина, но, чтобы успокоиться, писал комические "Письма о слугах".  Через
несколько месяцев после этого  Свифт  лишился  памяти,  но  язык  его  был
по-прежнему  острым  как  бритва.  Потом  он  провел  год   в    полнейшем
одиночестве, затворившись в комнате, ничего не  читая  и  не  сочиняя.  Он
отказался от мяса и впадал в бешенство, когда слуга появлялся  на  пороге.
Однако, когда он покрылся чирьями, разум его  просветлел,  и  Свифт  начал
постоянно повторять: "Я - сумасшедший".  Потом он снова впал  в  состояние
полнейшей прострации, но порою ирония вспыхивала в нем  с  прежней  силой.
Когда  за  несколько  месяцев  до  смерти  в  его  честь  была    устроена
иллюминация, Свифт заметил: "Пусть бы эти сумасшедшие  не  сводили  с  ума
окружающих".  Незадолго  перед  кончиной  он  написал  завещание,  отказав
одиннадцать тысяч фунтов стерлингов  в  пользу  душевнобольных.  Он  также
сочинил  эпитафию,  которая  служит  выражением    ужасных    нравственных
страданий, постоянно его мучивших: "Здесь похоронен Свифт, сердце которого
уже не надрывается более от гордого презрения"...  -  Шелленберг  поставил
книгу на место, резко обернулся  к  Штирлицу:  -  Вы  понимаете,  зачем  я
прочитал вам это?
     - Видимо, хотите помочь мне понять подлинный психологический  портрет
Мюллера?
     - Мюллер работает  на  рейхсляйтера  Бормана,  и  вам  это  прекрасно
известно.
     - На Бормана этот отрывок не проецируется, бригадефюрер.
     - Сердце бедного Бормана уже давно разорвалось от гордого презрения к
окружающим, Штирлиц. Он продолжает жить с разорванным сердцем...
     "И этот планирует меня для какой-то комбинации, -  понял  Штирлиц.  -
Они все что-то  знают,  а я  не  могу  взять  в  толк,  что  именно.  Меня
и г р а ю т,  и если я не пойму, в каком качестве, то,  видимо,  часы  мои
сочтены.  А что если и Мюллер, и  Шелленберг  начали  свою  партию  купно?
Обменялись суждениями?  Видимо,  да,  слишком  точен  и  тот  и  другой  в
вопросах, никаких повторов.  Но это - в мою пользу. Их подводит  страстная
тяга к порядку, они расписали свои  роли;  им  бы  следовало  спотыкаться,
повторять друг друга, быть самими собою... "С кем протекли его боренья,  -
в который уже раз вспомнил он стихи Пастернака, он прочел  их  в  журнале,
купленном им на парижском развале осенью сорокового года, - с самим собой,
с самим собой!"
     - Что ж, - сказал наконец Штирлиц.  -  С  разорванным  сердцем  можно
поскрипеть, если хорошо  работает  печень,  сосуды,  почки  и  мозг.
Быстрый переход