— Настоящая комедія видѣть вмѣстѣ Рингуда и Отелло, сказалъ Томъ Филиппу. — Какъ гордится негръ, когда его увидятъ вмѣстѣ съ нимъ! Слышалъ какъ онъ бранилъ васъ Рингуду. Рингудъ заступился за вашего бѣднаго отца и за васъ. Какъ негръ хвастается, что Рингудъ обѣдаетъ у него! Вѣчно приглашаетъ его обѣдать. Надо бы вамъ видѣть, какъ Рингудъ отдѣлался отъ него! Сказалъ, что ѣдетъ къ стряпчему. Не вѣрю.

Когда Филиппъ отправился домой изъ клуба, онъ увидалъ у дверей своего дома коляску Ригнуда, на которой красовался его гербъ. Когда Филиппъ вошолъ въ гостиную, тамъ сидѣлъ Рингудъ и разговаривалъ съ Шарлоттой, которая пила чай въ пять часовъ. Иногда этотъ чай замѣнялъ Шарлоттѣ обѣдъ, когда Филиппъ не обѣдалъ дома.

— Если бы я зналъ, что вы ѣдете сюда, вы могли бы привезти меня и избавить отъ продолжительной прогулки, сказалъ Филиппъ, отирая горячій лобъ.

— Могъ бы, мой бы, отвѣчалъ Рингудъ. — Я объ этомъ не подумалъ. Мнѣ надо было видѣть моего стряпчаго въ Грэй-Иннѣ, я и вздумалъ по дорогѣ заѣхать къ вамъ. Въ какомъ прекрасномъ, спокойномъ мѣстѣ живёте вы!

Всё это было очень хорошо. Но въ первый и единственный разъ въ жизни Филиппъ ревновалъ.

— Не топай такъ ногами! сказала старшая дочь Филиппа, которая влѣзла на колѣна къ папа. — Зачѣмъ ты такъ смотришь? Не жми такъ мою руку, папа!

Мама совсѣмъ не знала, что Филиппъ чемъ-нибудь взволнованъ.

— Ты пришолъ пѣшкомъ изъ клуба, ты вспотѣлъ и усталъ, сказала она. — Не хочешь ли чаю, дружокъ?

Филиппъ чуть не захлебнулся чаемъ. Изъ-подъ волосъ, падавшихъ на его лобъ онъ взглянулъ въ лицо своей жены. На нёмъ было такое выраженіе невинности и удивленія, что когда онъ смотрѣлъ на неё, ревность прошла. Нѣтъ, въ этихъ нѣжныхъ взорахъ не было виновнаго взгляда. Филиппъ могъ только прочесть въ нихъ нѣжную любовь жены и безпокойство за себя.

Но каково было лицо мистера Рингуда? Когда исчезла первая краска и нерѣшимость, блѣдная физіономія Рингуда опять приняла ту спокойную, самоувѣренную улыбку, которая обыкновенно виднѣлась на ней.

— Дёрзость этого человѣка сводила меня съ ума, говорилъ потомъ Филиппъ своему обыкновенному повѣренному.

— Милосердый Боже! закричалъ тотъ. — Если я буду навѣщать Шарлотту и дѣтей, вы и ко мнѣ будете ревновать, бородатый турокъ? Вы приготовили мѣшокъ и петлю для каждаго мущины, который посѣщаетъ мистриссъ Филиппъ? Если вы будете продолжать такимъ образомъ, прекрасную жизнь будете вы вести съ вашей женой. Разумѣется, вы поссорились съ этимъ Ловеласомъ и грозили выбросить его изъ окна? У васъ привычка драться, когда вы разгорячитесь…

— О нѣтъ! перебилъ меня Филиппъ. — Я еще не поссорился съ нимъ.

Онъ заскрежеталъ зубами и свирѣпо сверкнулъ глазами.

— Я очень вѣжливо выпроводилъ его. Я проводилъ его до дверей и отдалъ приказаніе никогда его не принимать — вотъ и все. Но я съ нимъ не поссорился. Никогда два человѣка не держали себя вѣжливѣе насъ. Мы кланялись и усмѣхались другъ другу очень любезно. Но признаюсь, когда онъ протянулъ руку, я былъ принуждёнъ спрятать мою руку за спину, потому что ей такъ и хотѣлось… Ну, это всё-равно. Можетъ быть, какъ вы говорите, онъ не имѣелъ никакого дурного намѣренія.

Гдѣ, говорю опять, женщины узнаютъ всё? Почему моя жена имѣла такое отвращеніе и такое недовѣріе къ этому джентльмэну? Она взяла сторону Филиппа. Она сказала, что, по ея мнѣнію, онъ былъ совершенно правъ, удаливъ изъ своего дома этого человѣка. Что она знала о немъ? Развѣ я самъ не зналъ? Онъ былъ развратенъ и вёлъ дурную жизнь. Онъ развращалъ молодыхъ людей, училъ ихъ картёжничать, помогалъ имъ раззоряться. Мы всѣ слышали исторіи о покойномъ сэрѣ Филиппѣ Рингудѣ; о послѣдней огласкѣ, которая три года назадъ окончила его карьеру въ Неаполѣ, мнѣ нечего, разумѣется, говорить.